Гоп-стоп, битте! - Георгий Хлусевич

— А как зовут твоего дедушку?

— Этого я не помню, но чувствую, что обязательно вспомню. Только не сейчас. — Осторожно убрал с ее лба каштановый локон, нежно дотронулся кончиками пальцев до бровей, провел по ним, как погладил, положил ладони на виски и взял голову в нежные тиски.

— Я тоже чувствую, что ты все вспомнишь, только не сейчас. — И повернулась к нему лицом…

* * *

Он ушел от Матильды, держа в голове впечатления, а в руке — ее визитную карточку.

В отделении ожидал приятный сюрприз. Его перевели в маленькую палату на троих.

У окна стоял князь Мышкин, а на кровати у двери лежал под капельницей нарколог Савушкин.

Савушкин узнал своего пациента. Похмельная тревога удесятерила угрызения совести. Он закрыл глаза и притворился спящим.

— Относительно мистики имен, господин Никонов, специалист в области антропонимики — науки об именах, — Мышкин заметил недоумение в глазах Михаэля, — не смотри на меня так, дорогой мой, я же сказал, что ничего не забываю. О чем мы говорили последний раз? А говорили мы о значении имени в судьбе человека. Забыл? Ну так вот, Никонов в своей книге «Имя и общество» вспоминает рассказ Джека Лондона, где одна женщина называет своих сыновей именем погибшего любимого брата Самуила, и их всех четверых, одного за другим, уносит смерть.

— А ты не знаешь, Лев, как толкуют специалисты значение имени Матильда?

— Вредный ты человек, Михаэль! Шучу, про Матильду ничего не знаю, и именно о ней ты и спросил. Но имя мое ты запомнил, значит, выздоравливаешь. Рад за тебя. А почему ты не спрашиваешь, что пишут специалисты про Михаила?

— Спрашиваю.

Князь Мышкин на мгновение задумался.

— Михаил по-древнееврейски — «подобный богу». Наделен логическим складом ума. Любит домашних животных. Ты любишь животных?

По больничному двору хромая лошадь развозила ужин. Падал пушистый снег.

— Больше всего вот их люблю. — Михаэль показал рукой в окно.

— Ну и что это за особь?

— Беспородная больная лошадка.

— А какие породы ты знаешь?

— Легче сказать, какую не знаю.

— Что-то я не понял. Кто из нас потерял память, ты или я? Нет, я от тебя так просто не отстану. Давай называй породы. Савушкин, хватит притворяться мертвым. Вы присутствуете при чуде исцеления. Такое бывает не каждый день. Так какие, дорогой Михаэль, ты знаешь породы лошадей?

— Ну, их же очень много. Назови любую букву, так легче.

— А!

— Арабская, англо-арабская, английская чистокровная, ахалтекинская, андалузская.

— Буква «л»!

— Липпицианская. Выведена специально для ездового искусства венского королевского двора. Порода покоряет своим изяществом, легкостью и элегантностью.

— Ну, на «х» уж точно нет!

— Хафлингер. Масть соловая или рыжая. Идеальная психика. Невероятная устойчивость на горных склонах. «Альпийский трактор».

— Ш!

— Шайрская! Масть только вороная. Рассадник породы Линкольншир.

— Потрясающе! Я, выражаясь на ненавистном благородному князю сленге, балдею.

Князь Мышкин подошел к Савушкину. Потряс его за плечо:

— Проснитесь, это интересно. Провожу сеанс групповой терапии. Валаамова ослица заговорила.

— Меня сегодня уже обзывали говорящей ослицей.

— Савушкин, не спать! — Мышкин, точно гипнотизер, пощелкал пальцами перед глазами Савушкина. — Прошу следить за дальнейшим развитием эксперимента. Продолжим, дорогой Михаэль. А чем больна эта беспородная лошадка за окном, как ты считаешь?

— Я думаю, у нее банальные наминки. Кузнец — нишьт гут! Произвел неправильную бухтовку подковы, сделал ее короткой или узкой, и по этой причине лошадка травмирует при ходьбе основу кожи подошвы и заворотную часть копыта. Я уже сказал, что называется этот недуг «наминкой». Это легко лечится. Куется круглая подкова с прорезиненным дном и прослойкой пакли, пропитанной дегтем. Недельки две поносит лечебную подкову, и все пройдет.

— Савушкин, вы слышали? Дай я тебя обниму, мой дорогой Михаэль, и ради бога, дальше, раз процесс пошел. Признайся, вернее, вспомни твой род занятий. Ты либо ветеринар, чего по тебе не скажешь, либо, и это ближе к истине, имеешь отношение к криминальному ипподромному бизнесу. Ты перекрасил резвого арабского скакуна в соловую масть и выиграл в тотализатор большие бабки, выдав его за «неходягу» хафлингера. Такой зехер описан в литературе. На тебя затаили падло букмекеры, они же «жучки» или «буки», к ним примкнули ипподромники — «татошники», ну и наказали. Садись-ка рядом и, ради бога, не молчи.

— Ты играл на тотализаторе? — Михаэль спросил не из интереса, а чтобы прокатать на языке восстановленное в памяти слово.

— А как же! Во что я только в своей жизни не играл. Давай садись и поведай нам про лошадей.

Михаэль присел. Он вспомнил и рассказал, что такая же история с «наминкой» произошла с легендарным Пеплом в 1972 году на мюнхенской Олимпиаде — дедушка сидел в первом ряду и видел припухший сустав своими глазами.

В тот год из-за жесткого допинг-контроля было запрещено вводить в больной сустав новокаин, но Пепел — не простой конь. Он — личность! Осознал ответственность момента — Михаэль сам удивлялся, как легко ему стало говорить по-русски, как будто он излечился от временного онемения, — осознал ответственность момента вороной жеребец тракененской породы и менял аллюры так естественно, что никто и не заподозрил, чего ему это стоило. В результате невероятной самоотверженности коня эта русская композиция оставила у придирчивых судей незабываемое впечатление «слияния коня с наездницей», ну и, конечно, впечатление неповторимой грации, изящества и божественной гармонии.

…

Больно ткнул ключами под ребра Желтый Санитар Хидякин, выгоняя на ужин, но Михаэль не возмутился. Не хотелось отвлекаться на мелочи, чтобы не дать мраку беспамятства возвратиться на отвоеванную у него территорию. На самом деле мрака уже не было. Были сумерки, но не вечерние, а предутренние.

Темное пространство между настоящим и прошлым озарялось вспышками воспроизведенных в сознании фрагментов прошлой жизни, и светлело, как светлеет небо после грозы. Оставалось связать отдельные фрагменты воспоминаний в одно целое.

* * *

Бульк! Пауза. Бульк! Из полной бутылочки с узким горлышком можно вылить жидкость бесшумно, но для этого необходимо соблюдать оптимальный градус наклона, что сделать в полутемной палате практически невозможно.

Между началом тихого бульканья и моментом неохотного пробуждения прошло совсем немного времени, но именно в эти секунды Михаэль успел просмотреть яркий, насыщенный событиями сон.

Бульк! Крупные снежинки падают почему-то прямо на стол в кабинете деда. Он видит себя маленьким. На дворе время Адвента[19]. Он с мамой и отцом в автомобиле, а за рулем почему-то Матильда Степановна. Едут покупать подарки. Снова кабинет деда. Две Матильды за столом. Дед строит глазки обеим, но он не ревнует. Запах дорогого табака, гости, свечи, елка. Все поют трогательно и старательно: «О танненбаум, о танненбаум, ви грюне дайне блеттер!» — «О елочка, о елочка, как зелены твои листья». Он думает во сне: «А почему листья, а не иголки?» Бульк! Наполняют бокалы. Чокаются с Еленой Петушковой. Подносят шампанское Пеплу. Он просунул умную голову в окно и пьет из фужера. Чем меньше остается шампанского в бокале, тем горизонтальней дедушка наклоняет сосуд. Бульк!