Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба - Маша Трауб

На кухне он, открывая холодильник, слишком резко дернул за ручку, и оттуда выпала тарелка с кашей. Тарелка разбилась, а каша шлепнулась большой резиновой лепешкой на пол. Тариэл ойкнул и опустился на колени. К ужасу Нины, он начал есть кашу прямо с пола. Руками. Она отвернулась, чтобы не смотреть. Не видеть. Слава богу, что в этот момент пришла Натэла.

– Папа! – закричала она. – Что ты делаешь?

Тариэл испуганно поднялся с пола, как маленький провинившийся мальчик. Натэла кинулась во двор, притащила ведро с тряпкой и начала собирать грязь и осколки. Нина стала помогать. Таро сидел на стуле и плакал.

– Ты надо мной издеваешься! Почему ты такая злая? Кашу жалко? Все в ведро. Даже меня не кормишь! Голодом моришь!

– Папа, перестань, успокойся, я очень тебя прошу, – отвечала Натэла, ползая под столом с тряпкой. – Опять ты принес какой-то хлам? Что опять во дворе творится? Что соседи подумают? Зачем ты покрывало на веревку повесил? Где ты его взял? На какой помойке? Сколько раз я тебя просила ничего в дом не нести! Иди помойся! Вода же есть! И сними эту рубашку! Зачем ты ее надел сейчас?

– Ты такая богатая, а мне ничего не даешь. У тебя же теперь миллион есть! Дай его мне! Где ты деньги прячешь? Я уже все обыскал! Знаю, что прячешь! Ты такая же сучка, как твоя мать! – истерично, фальцетом, закричал Тариэл.

Натэла бросила тряпку, вышла во двор и заплакала.

Тариэл тут же успокоился, сел на диван, включил телевизор и спокойно уткнулся в экран, а через минуту заснул.

Нина, не зная, как себя вести, тоже вышла на улицу и села рядом с подругой.

– Хочешь, я кофе сварю? – предложила Нина. – Успокойся.

– Свари, пожалуйста, там на тумбочке пакет лежит, – сквозь слезы проговорила Натэла.

Нина снова зашла в дом и стала искать кофе. Все-таки кухни в их городе тоже были одинаковыми, и неважно – квартира или частный дом. Здесь в принципе отсутствовало свободное пространство, «рабочая поверхность». Каждый сантиметр был заставлен или бутылками с водой, или старой печкой для хачапури, или банками со специями. Тетя Ася, как и мама, могла нарезать салат на весу, над раковиной, поскольку рядом, на столе, помещалась только тарелка. Видимо, и Натэла владела этим умением – на тумбочке и внутри Нина нашла все что угодно, кроме кофе.

– Тут нет, – сказала Нина, вернувшись во двор.

– Значит, кончился. Надо в магазин идти. – Натэла уже не плакала, а сидела, глядя на свои руки.

– Давай я к соседке схожу! – предложила Нина.

– Сходи, – равнодушно согласилась Натэла.

Никуда ходить было и не нужно. Соседний частный дом располагался напротив, буквально в пяти шагах. Дома разделяла только условная клумба и шланг для полива, который лежал посреди двора, как линия границы. Нина подошла к соседнему дому и только собралась постучать в дверь, как выглянула соседка и протянула ей пакет с кофе.

– Я все слышала, – сказала она. – Тариэл давно такой. Больной. Но тихий. Никого не обижает. Натэла много плачет. Все время плачет.

– Спасибо. – Нина побежала варить кофе.

Натэла за это время даже позу не сменила – так и сидела, рассматривая свои руки.

– Ты какой пьешь? Сладкий? – спросила Нина, отметив, что начала говорить так же, как местные, как она сама говорила много лет назад.

– Средний, – ответила Натэла и, кивнув в сторону отца, заговорила: – Он считает, что я миллионерша и у меня много денег. Смешно, да? Откуда у меня деньги? Так он всем рассказывает, что я теперь богатая, раз у меня жених из Америки. А еще его больное сексуальное воображение… Господи, за что мне такое?

Нина с немым вопросом посмотрела на подругу. Та продолжала:

– Он говорит, что, когда я в школе, к нему женщины приходят. Разные. Ну, чтобы за него замуж выйти. Ты не представляешь, в каком аду я живу! Даже на работе покоя нет. Он звонит мне на каждой перемене. Вроде и жалею, что номер ему дала, а потом думаю, вдруг что случилось? Так он выучил расписание и, как только я в учительскую захожу, звонит. Никто из учителей уже даже трубку не снимает. Знают, что Тариэл. Вот, представь, звонит он мне после второго урока и говорит, что ему срочно нужны тридцать тысяч долларов. Потому что он их Анжеле обещал. И голос такой, как будто не он говорит, не его словами. Я спрашиваю: «Какой Анжеле?» А он хихикает так гадко, что мне плохо становится.

– А ты что?

– А что я? Сначала приезжала, думала, вдруг у него приступ? Конечно, дома никакой Анжелы нет. Я ему лекарства даю, чтобы успокоился, укол делаю и назад в школу бегом. На неделю вроде бы хватает. Не звонит. Сидит и смотрит телевизор. Мне же его даже закрывать на ключ приходилось! А через неделю опять приступ – звонит и требует уже пятьдесят тысяч долларов. И опять срочно. Потому что он обещал Нелли квартиру купить.

– Какой Нелли?

– Вот и я не знаю какой! Его больное воображение. На женщинах он помешался совсем. Я в больницу его возила, врачи сказали, что его нельзя закрывать в доме, только хуже будет. А куда хуже? Если я его не закрываю, он идет и по помойкам вещи собирает. Сюда все тащит. Я выбрасывать и отмывать не успеваю!

– Но, может, к нему правда кто-то заходит?

– Да никого не было! Я и у соседок спрашивала – никто не видел! Это он так после ухода мамы женщин себе всяких придумывает. Хорошо, хоть с ножом по улице перестал бегать – я ведь всю его коллекцию в ломбард отнесла, от греха подальше. Так он считает, что я их зарыла и деньги тоже спрятала. Прихожу домой, а тут все вверх дном – это он искал миллионы.

Нина посмотрела на дом, когда-то сверкавший свежей побелкой. Сейчас он разрушался на глазах. От дома шел дурной запах – старого немытого тела, мочи, отдающей соленой рыбой, разлитого в воздухе безумия и душевной боли.

– А ты с ним говорила? – спросила Нина.

– Конечно. Только он смеялся. Знаешь, как маньяк какой-то. И стал такие вещи говорить, что я уши закрыла. Про маму. Про то, как она ему изменяла, а теперь он может делать то же, что и она. А потом спать лег и утром ничего не помнил.

– А потом?

– Я его в больницу положила. В психушку. А что делать оставалось? Там его полечили, но он должен лекарства все время пить, а он не хочет, прячет за щеку и выплевывает. У меня же работа, я не могу его проверять! Как таблетки не выпьет, так снова начинается. Звонит, денег просит. У него женщины и деньги – навязчивая идея. Последний раз миллион долларов потребовал. Для какой-то Вики. И ты знаешь, если бы я не знала, что он дома один, заперт, я бы поверила, что эта Вика рядом с ним стоит и диктует, что говорить. Он так меняется, как будто совсем другой. Соседка говорит, что в него бесы вселились и надо их выгнать. Знаешь, я уже во все готова поверить, и в бесов тоже. Устала я очень. Так устала, что совсем нет сил. И в больницу его сдать не могу – врачи говорят, что дома ему лучше, в привычной обстановке. А там они его даже привязывают к кровати, чтобы не бегал и пациентов не пугал. Он никому не верит. И мне не верит. Думает, я его обманываю. Так страшно. Знаешь, как это страшно? Господи, что мне с ним делать? За что мне такое наказание?