Дожить до весны - Наталья Павлищева

Дети очень любили эти уроки, собирались вокруг буржуйки и под треск дров занимались каждый своим. Бабушка вязала носки и варежки для бойцов Красной Армии и даже получала рабочую карточку, хотя трудилась на дому. Станислав Павлович что-то мастерил, он всегда что-то мастерил, и рассказывал.

Если бы не вой сирены и не буханье далеких зениток, можно подумать, что никакой войны нет.

Но она была, ведь был голод, а главное, у всех родные на фронте и столько людей в беде.

Еще они любили слушать радио. Не метроном или вой сирены, конечно, а Ольгу Берггольц с ее стихами и Марию Петрову. Мария Петрова читала не свои стихи, она читала прозу, и для детей тоже. Все, кто был в это время в Ленинграде, помнят голос Петровой, особенно нравились в ее исполнении «Дети подземелья» Короленко.

Однажды Женя сказала Юрке, что пока рядом с нами такие взрослые, нам никакая блокада не страшна. Кажется, бабушка услышала и почему-то всплакнула. Но разве Женя не права?

Тогда же Женя задумалась, что было бы, отправься бабушка в эвакуацию, как Якимовы. Спросила об этом маму, та нахмурилась:

– Что за глупые вопросы?

– Нет, правда, мамочка, что было бы, если бы бабушка эвакуировалась, она же могла. Куда бы ты меня дела, в приют сдала?

Приют – это кошмар маминого детства. Она «приютская», «подброшенка», потому своих родителей не знала. И о самой жизни в приюте никогда не рассказывала, но по тому, как не рассказывала, понятно, что жизнь была очень тяжелой.

– К Тане бы отправила…

– Ну уж нет! Лучше в приют, чем к этой Анне Вольфовне.

Таня и Анна Вольфовна другая боль Елены Ивановны, особенно Таня. Это ее старшая дочь от первого брака. Она взрослая, на десять лет старше Женьки и жила с Анной Вольфовной – своей бабушкой и кучей родственников на Васильевском.

Анна Вольфовна не хотела, чтобы ее дорогой Ричард женился на «приютской», но ничего поделать не могла, тот привел Леночку в дом. Иногда Женьке казалось, что жизнь мамы в их доме не очень отличалась от приютской, вся семья Гольдбергов просто презирала безродную. Лена не соответствовала их положению, она прекрасно училась, но смогла закончить только сестринские курсы, ведь надо было работать. Елена стала отличной операционной сестрой, которой доверяли завершать операции вместо врача. И именовали давным-давно уважительно – Еленой Ивановной.

Таню с первого дня воспитывали, как будущую принцессу, тем более она очень похожа на Анну Вольфовну.

А потом Танин папа Ричард умер от перитонита, Лену в доме терпели еще несколько лет, пока она не встретила Льва Титова. Анна Вольфовна поставила условие:

– Уйдешь без Тани!

И Лена ушла. Она очень любила Таню, но виделась с дочерью редко. Таня не желала встречаться чаще, это правда. Женька видела сестру еще реже, поскольку поссорилась, задав вопрос:

– Неужели ты презираешь нашу маму за то, что она тебя оставила?

Таня резко ответила, что об этом ничуть не жалеет, иначе ей пришлось бы, как Женьке, жить в одной комнате с толпой родственников и носить старые вещи.

Женьке стало очень обидно, ведь бабушка хорошо шьет и уж одежды у них много, очень много. И у мамы много. Эта Таня просто завидует, ведь ее одевают, как старушку, и держат на поводке.

Женя ей так и заявила прямо в лицо. Получился скандал, и к Гольдбергам Женьку больше не пускали, вернее, мама не брала «во избежание»… Женька и сама не рвалась. У них дом как музей, опасно лишний раз пошевелиться, чтобы что-то не задеть, не уронить, не разбить. Однажды Женя задела, крику было!.. Мама пообещала выплатить стоимость разбитой вазы, Анна Вольфовна в ответ заявила, что всей ее поганой жизни и Женькиной тоже не хватит, чтобы заработать на выкуп.

Мама дважды бывала у Тани после начала войны, сообщила, что Гольдберги эвакуировались, немцам всем приказали покинуть город. А Анну Вольфовну и Таню оставили охранять их несметные богатства.

В тот дом Женя не пошла бы даже под угрозой приюта.

Так что Женьке оставалось надеяться, что будет жива и здорова бабушка, а та начала болеть…

Да, бабушка слегла первой. Не от голода, скудная еда еще была, просто обострилась язва. Прибежала мама, вызвала «Скорую» и заверяла Ирину Андреевну, что ей сделают операцию и все будет хорошо. «Скорая» приехала быстро, врач мерил давление, слушал маму и сокрушенно качал головой:

– Возможно прободение.

Бабушка от госпитализации и операции отказалась, а маме возразила:

– Леночка, ты же понимаешь, что бесполезно. Ни к чему на меня наркоз и силы тратить. Не сейчас, так через неделю.

Доктор предупредил:

– Но, Ирина Андреевна, возможен летальный исход.

– Я знаю, голубчик, знаю. Он не просто возможен, он обязательно будет у всех. Только у вас, молодых, через много лет, а у меня, старой развалины, скоро. Не тратьте время попусту, вас больные ждут.

И Станиславу Павловичу говорила что-то такое, от чего тот зубами скрипел. Потом попросила:

– Приведи детей.

Они стояли перед бледной до синевы бабушкой впятером – Женька, Юрка, Танечка, Оля и оказавшийся в гостях Женин одноклассник Петька, что с пятого этажа.

– Послушайте меня и запомните: что бы с вами в жизни ни случилось, вы должны оставаться людьми. Человеками с большой буквы «Ч». А чтобы не сдаться, соблюдайте правила. Запоминаете?

Женя, из последних сил сдерживая слезы, кивнула. Предательская слезинка все же покатилась по щеке. Юрка прошипел:

– Не реви, как девчонка…

– Думать прежде всего о других, потом о себе. Помогать, пока можешь кому-то помочь. Верить в победу, в будущее, которое прекрасно. – Бабушке пришлось передохнуть, сил на долгую речь не оставалось. – И помните наши правила. Ну-ка, Женя и Юра, повторите сами.

– Умываться и чистить зубы, даже если бомбы с неба. Каждый день читать и учить стихотворения. Учиться.

Бабушка закрыла глаза. Женька испугалась и принялась ее теребить:

– Бабушка!

Подскочила проводившая врача мама:

– Женя, что ты делаешь? Бабушке сделали укол, она должна поспать.

Никакой это был не укол, стоило детям отойти, как бабушка открыла глаза и подозвала к себе Станислава Павловича.

Женя услышала:

– Ирочка, я всю жизнь тебя любил…

– Я знаю. И я… тебя… давно… тоже… Лена, Стас, берегите детей…

Больше она ничего не сказала.

– Пока буду жив, сберегу, – успел пообещать Станислав Павлович.

Вдруг замигал и погас свет. В темноте стало так страшно, что, когда заревели маленькие Таня и Олечка, Женька чуть не присоединилась к ним. Первым опомнился Юрка:

– Чего ревете? Сейчас свечку зажжем.