Площадь Магнолий - Маргарет Пембертон

— Мне нужна вовсе не она, мистер Фойт, а вы.

Карл ничем не выдал своего волнения. Когда-то эта девушка причинила ему немало душевной боли, но он надеялся, что сейчас она не наговорит ему дерзостей. Несколько неохотно он ответил:

— Проходите в дом, пожалуйста. Хотите чаю?

После получасовой беседы за кухонным столом настороженность в его глазах сменилась сочувствием.

— В первую очередь нужно обратиться в Красный Крест, — говорил Карл, откинувшись на прямую спинку стула и потирая большим и указательным пальцами переносицу в том месте, где были очки, которые он снял и положил на стол. — Даже если там вам и не помогут, то подскажут, к кому из беженцев лучше обратиться. Или свяжутся с благотворительной организацией, оказывающей помощь иммигрантам.

Он сцепил пальцы рук, подыскивая подходящие слова.

— Не стану кривить душой, скажу откровенно: не стройте больших надежд, Кристина. За минувшее десятилетие в Германии погибли миллионы людей. Ну а если ваша мама и бабушка все-таки уцелели, им наверняка придет в голову попытаться разыскать вас в Англии, и они свяжутся со своей старой знакомой миссис Зингер. Теперь, когда война в Европе закончилась, это не сложно. Она и Дженнингсы жили в доме номер восемнадцать еще с Первой мировой. Письмо рано или поздно найдет своего адресата.

То же самое Кристина уже не раз слышала и от Кейт, и от других. Поэтому она тяжело вздохнула и промолчала.

Карл смотрел на нее с нарастающим отчаянием. Он понимал, что подспудно Кристина чувствует себя виноватой перед своими погибшими родственниками за то, что она уцелела. В свою очередь, и Карл испытывал вопреки всем доводам разума ощущение, что даже он, пацифист, чья нога вот уже тридцать лет не ступала на землю Германии, несет ответственность за все творившиеся там преступления. Поэтому ему хотелось искупить свою вину, хотя бы посодействовав воссоединению одной еврейской семьи, подвергшейся гонениям.

— Запишите фамилии вашей бабушки и мамы, даты их рождения, последний адрес в Германии. Я завтра же начну наводить о них справки, — наконец промолвил он.

Кристина с облегчением вздохнула: наконец-то дело сдвинется с мертвой точки! Слова Карла Фойта вселили в нее надежду.

— Благодарю вас, — чуть слышно сказала она, страшно волнуясь, и взглянула на собеседника.

Карл улыбнулся, и Кристина сразу же поняла, чем он, при его невзрачной внешности, очаровал Эллен Пирс: добротой, умом и способностью сострадать — эти качества нельзя было не заметить в его близоруких глазах.

— Не за что, — по-немецки ответил Карл и встал, чтобы заварить свежего чаю.

Впервые Кристина не вздрогнула, услышав родную речь, и с готовностью перешла на немецкий, впервые почти за десять лет.

— Мама родилась первого мая 1900 года в Гейдельберге, — сказала она, доставая из сумочки перо и бумагу, — а бабушка — седьмого октября 1870 года в Бермондси.

Когда спустя час домой вернулись Кейт и Леон с детьми, они были немало удивлены, услышав доносящийся с кухни оживленный разговор по-немецки.

— При мне твой отец ни разу не сказал ни слова на родном языке, — отметил Леон, на плечах которого гордо восседал Лука, вцепившись в курчавые волосы отца.

— А меня дедушка часто называет по-немецки зайчиком, — пролепетал Мэтью, когда Кейт снимала с него курточку. — А Дейзи он называет сокровищем.

Девочка расплылась в улыбке и кивнула, глядя влюбленными глазами на Леона. Она, а не Мэтью, помнила этого улыбчивого человека, заменившего ей отца, с той поры, когда Лука еще не появился на свет. Леон приехал на площадь Магнолий в краткосрочный отпуск и привез ей в подарок апельсинов, что было неслыханной роскошью в те суровые времена. Семилетняя Дейзи уже понимала, что Кейт и Леон не настоящие ее родители, но от этого дорожила ими обоими еще больше.

— А мы пойдем купаться на следующей неделе, папа Леон? — спросил Мэтью, пытаясь привлечь к себе внимание Леона. — Ты научишь меня плавать по-собачьи и нырять?

— Отец, наверное, разговаривает с Кристиной, — предположила Кейт.

Леон опустил Луку на пол.

— Пожалуй, будет лучше, если ты сразу же отведешь детей наверх и начнешь укладывать их спать. Я принесу туда бутерброды и какао на подносе.

Леон недоуменно вскинул брови, но спорить не стал: он догадался, что Кейт не хочет прерывать доверительный разговор отца с ее подругой.

— Хорошо, — ответил он, теряясь в догадках, о чем могут секретничать эти абсолютно разные люди. — Вперед, сорванцы! Кто первый хочет послушать сказку?

— Я, я! — закричал, прыгая на месте, Мэтью.

— Но разве ты спишь в детской один? — укоризненно посмотрела на него Дейзи. — Нужно отвечать «мы», ведь Луке тоже будет интересно. У вас с ним равные права, не забывай об этом! — Она взяла мальчика за руку и потащила за собой вверх по ступенькам лестницы.

Если бы следом не поднимался Леон, Мэтью показал бы ей язык, но теперь он великодушно ответил:

— Я понимаю, просто не совсем удачно выразился.

Кейт, слышавшая этот разговор, улыбнулась и направилась на кухню. Войдя, она молча поставила сумку с мокрыми полотенцами и купальными костюмами на пол возле медного бака и, обернувшись, невозмутимо произнесла:

— Мы чудесно провели время! Я и не знала, что Роза так хорошо плавает. Не хуже, чем наша Дейзи.

— Это Керри научила ее плавать, как угорь, — сказала Кристина, вставая из-за стола. — А Дэнни плавает, как топор. Надеюсь, Леон его научит?

— Как? — удивилась Кейт. — Разве он не умеет плавать? А я этого даже не поняла, он все время плескался на мелководье вместе с Мэтью и Лукой.

Кристина натянуто улыбнулась: Дэнни был ловкий притворщик и умел скрывать свои недостатки.

— Не говори ему, что я раскрыла его тайну! — попросила она, перекидывая через плечо ремешок сумочки. — Ты знаешь Дэнни, он может обидеться.

— И напрасно, — ответила Кейт, наливая молоко в кастрюлю, чтобы вскипятить его и приготовить какао для детей. — Леон с удовольствием научил бы его плавать. Они могли бы ходить на реку или на пруд одни, без других детей. А Дэнни тоже научил бы Леона чему-нибудь полезному.

Кристине было приятно иметь таких интеллигентных и отзывчивых друзей, как Кейт и ее отец. Какой удачный выход она сразу же предложила для Дэнни из стеснительной для него ситуации! И с каким тактом выслушал ее Карл Фойт. После разговора с ним у Кристины сразу полегчало на сердце. Она больше не чувствовала себя одинокой и беспомощной, в ее душе затеплилась надежда. Карл понял ее печаль, не стал отговаривать от намерения разыскать близких ей людей и выразил готовность принять живое участие в ее поисках. Теперь у нее появился человек, с которым она могла откровенно поделиться своими тревогами. Собеседник, на собственном горьком опыте познавший все тяготы жизни в чужой стране.