Grace. Автобиография - Майкл Д. Робертс

Майкл открыл мне глаза на новый стиль жизни: минимализм во всем. Его квартира была голой и суровой, как иглу, без всякого хлама и памятных вещиц, которые были такими привычными для меня, типичной британской девчонки. Помню, как меня ужасало отсутствие в доме лишнего ножа или вилки. Но в конце концов аскетизм стал казаться мне привлекательным. И я начала осознавать, насколько проще жить без излишеств. И, словно с целью укрепить отношения, мы с Майклом продали обе наши машины и купили общий «Роллс-Ройс Силвер Клауд» в бежево-кремовых тонах. Он был очень серьезным и очень забавным.

Хотя Клэр Рендлшем по-прежнему оставляла за мной место в редакции журнала Queen, мои взгляды были устремлены в сторону давно любимого Vogue. Молодежным разделом британского Vogue заведовала Марит Аллен – очень толковый редактор и жена Сэнди Либерсона, продюсера потрясающего фильма «Представление» с Миком Джаггером и Джеймсом Фоксом в главных ролях. Она договорилась о собеседовании с Беатрикс (Беа) Миллер – новым главным редактором британского Vogue, которую недавно переманили из Queen. Мы встретились за ланчем в Trattoria Terrazza в Сохо. Беа вскользь коснулась многих тем, обсуждаемых в мире моды. Ей было любопытно узнать о моих достижениях в учебе, и, похоже, ее гораздо больше интересовало, какие книги я читаю, а не во что я одета. Знакома ли я с творчеством Лесли Бланч? «Нет», – сказала я, – потому что, честно говоря, никогда о нем не слышала. «Не о нем, а о ней, дурочка», – раздраженно фыркнула Беа. Я чувствовала, что мысленно меня уже списали как непроходимую тупицу. Тем не менее к концу обеда я была принята на работу – с нового года, на должность младшего редактора отдела моды, с годовым окладом в тысячу сто фунтов плюс талоны на обед.

Начало моей редакторской карьеры совпало с открытием ресторана Mr Chow, и это «звездное» мероприятие Майкл совместил с днем рождения Женевьев Уэйт, популярной старлетки с детским голосом. Праздничный торт внесли в зал, когда часы пробили полночь.

Вскоре в ресторан потянулись знаменитости и, что еще важнее, ведущие художники того времени. Это была блестящая идея Майкла – кормить их бесплатно в расчете на то, что они подарят некоторые свои работы ресторану, который стал бы идеальным местом для их экспозиции. Я тоже внесла свой вклад в премьеру: проследила за тем, чтобы самые известные художники доставили готовые картины к началу торжественной церемонии. Американец Джим Дайн создал серию рисованных сердец. Английский поп-художник Питер Блейк представил графическое изображение двух борцов начала века с Майклом в роли тренера. Клас Олденбург и Патрик Проктор подарили несколько своих гравюр. Клайв Баркер отлил из бронзы трех пекинских уток, которые до сих пор висят под потолком обеденного зала на нижнем этаже. Портрет Майкла работы Дэвида Хокни украсил собой фирменный спичечный коробок ресторана (я присутствовала на первом сеансе, когда Майкл позировал для этого портрета, но чем-то так не угодила художнику, что тот в гневе разорвал набросок и настоял, чтобы в следующий раз Майкл пришел один). Позже художники Эд Рушей, Джулиан Шнабель и Жан-Мишель Баския помогали оформлять филиалы Mr Chow в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, пополнив своими полотнами роскошную художественную коллекцию, которая по нынешним меркам тянет на целое состояние.

К тому времени мы с Майклом переехали на новое место жительства и осваивали причудливое, в духе Диккенса, серое кирпичное здание на вовсе не престижной окраине Фулхэма. Думаю, Майклу не терпелось показать свое мастерство архитектора, потому что он просто выпотрошил дом и сделал его ультрасовременным – с обилием белого пространства, винтовыми лестницами и гигантскими произведениями поп-арта. (Позже, уже в следующем браке, он устроил на нижнем этаже бассейн, который начинался на кухне.) Естественно, нас всегда фотографировали дома, в окружении наших новомодных интерьерных решений, как одну из самых ярких пар Лондона: он – крутой молодой ресторатор, небрежно раскачивающийся в гамаке, и я – утонченный стилист, примостившаяся на гигантской копии банки супа «Кэмпбелл».

Между тем мои волосы отреагировали на все эти жизненные перемены самым странным образом: из девичьих гладких вдруг превратились в непокорную копну. Оглядываясь назад, я думаю, что это был немой крик о помощи.

Холодным лондонским утром января 1968 года, непривычно поздно, в 9:45, я зашла в здание Vogue House на Ганновер-сквер. Проходя по безликим, обшитым деревянными панелями коридорам, я поймала себя на мысли, что это первый день первой в моей жизни постоянной работы.

Здание не было для меня незнакомым: еще моделью я часто бывала здесь, особенно на шестом этаже, где в студии Vogue проходили фотосессии. Теперь все было по-другому. Выйдя из лифта на пятом этаже, я попала в новый, редакционный мир Vogue. Я всегда знала, что он существует, но раньше он оставался для меня тайной.

Двери лифта раскрылись – и какое разочарование! Прямо передо мной простирался огромный офис открытой планировки, заставленный дешевой разномастной мебелью: обшарпанными столами, будто подобранными на улице, и вешалками с грудами одежды. Старый пробковый пол был покрыт пятнами, рядами тянулись старомодные стеллажи, а гардеробная больше напоминала чулан, не имеющий ничего общего с просторным современным ангаром, в котором я тружусь сегодня в американском Vogue. Какой же беспорядок! И такой шокирующий контраст с минималистским стилем, в котором мы жили с Майклом. Следующим потрясением стал штат сотрудников отдела моды. Их оказалось меньше, чем я ожидала, и все они так же странно не сочетались друг с другом, как и мебель.

Старший редактор моды Шейла Веттон вышла мне навстречу, чтобы показать офис. Высокая, с прямой спиной и длинными седыми волосами, убранными в строгий пучок, она больше походила на балетного педагога, чем на персонажа из мира моды. На самом деле, в прошлом она была очень стильной моделью Дома высокой моды Molyneux, который до войны отвечал за гардероб принцессы Марины, герцогини Кентской. Вскоре к нам присоединилась редактор Мелани Миллер. Маленькая, шустрая американка, она выглядела настоящей иностранкой, громко обращаясь ко всем «Дорогая!». Мэнди Клаппертон была еще более миниатюрной, но спокойнее и чем-то напоминала эльфа, в отличие от бойкой и шумной Вероники Хайнли, редактора светской хроники – ширококостной сексуальной блондинки с непослушной бабеттой а-ля Брижит Бардо. Еще один редактор моды, рано поседевшая Хелен Робинсон, специализировалась на более спортивной и походной одежде. И в самом конце зала, в цветастом мини-платье от Foale & Tufn и старушечьих очках, сидела маленькая, умная и похожая на сову Марит Аллен, которой, собственно, я и была обязана своим появлением здесь. И, конечно же, Сэнди Болер. С этим редактором у меня однажды случилась размолвка, когда она забронировала меня как модель для фотосессии в Vogue, но забыла упомянуть, что я должна буду позировать только в бюстгальтере и трусиках. Как правило, моделей предупреждали о съемках в нижнем белье. Некоторые девушки отказывались, потому что демонстрировать нижнее белье считалось не совсем приличным. Так что, естественно, я слегка с ней повздорила.