Цена Победы в рублях - Максим Кустов

Афанасьев Юрий Сергеевич, летчик — «Нам платили деньги, месячное жалование; я их, в основном отсылал матери. За боевые вылеты платили так: за 50 вылетов — 3 тысячи рублей Один раз я их получил. Еще за ордена плати ли; талоны были, и платили по этим талонам. Потом их отменили» .[72]

Ваулин Дмитрий Петрович, летчик: «А за успешный боевой вылет давали 100 грамм и деньги — в зависимости от характера цели была определенная сумма. Допустим, на столицу на Берлин или столицу врагов-сателлитов командир корабля получал 2 тысячи рублей. Второй летчик и штурман получали по 1600 рублей. За дальние цели типа Кенигсберг, Данциг командир корабля получал 750 рублей. За ближние цели -100 рублей. Когда накапливались несколько боевых вылетов, тогда командир полка издавал приказ: таким-то и таким-то выплатить за успешные боевые вылеты определенную сумму. За сбитый самолет-бомбардировщик платили 2 тысячи рублей, за сбитый истребитель — 1 тысячу рублей. Мы спим после боевого вылета до обеда. Потом приходит кассир с парашютной сумкой, сует под нос деньги: «Распишись». И вот получил, например, 2700 рублей за боевой вылет».[73]

Рапопорт Борис Элиевич решил потратить свои деньги на покупку самолета, но из этого ничего не получилось: «Зарплата лейтенанта в авиации, если я не ошибаюсь, была 1600 рублей, да еще доплачивали 10 % за каждый боевой вылет, но наличных денег мы не видели. В 1943 году я перевел все деньги в Фонд Обороны на покупку самолета ПО-2, об этом написали во фронтовой газете, но в наш полк этот самолет не прибыл. Деньги нам нужны были только в тылу; на переформировках. Купить водки и хлеба в довесок к голодной тыловой норме. О судьбе родных я тогда ничего не знал, и высылать денежный аттестат было некому».[74]

Герой Советского Союза Николай Иванович Пургин описал бой, за который группе советских штурмовиков засчитали 9 сбитых немецких пикирующих бомбардировщиков Ю-87: «20 октября 43-го замполит 820-го ШАП, майор Мельников, повел девятку Ил-2 за Днепр, на цель в деревне Анновка. На пути к цели, Прямо по курсу, увидели, чго на той же высоте по нашему переднему краю с круга работают 9 самолетов Ю-87. Они оказались на нашем пути, и мы не могли не стрелять по ним Мы как их увидели, начали пускать РСы, из пушек и пулеметов стрелять. Несколько самолетов сбили. Развернулись на цель, сбросили бомбы, вышли из пикирования прямо на группу из 54 или 56 «лаптежников» (так благодаря неубирающимся стойкам шасси и характерным обтекателям колес называли Ю-87 советские летчики. — авт). Проскочили сквозь строи, все стреляли и стрелки стреляли. Опять кого то сбили Пошли домой, на пути — опять девятка лаптежников в кругу. Прошли через третью группу; обстреляв и ее. Когда эту последнюю группу обстреливали, смотрю, под четыре четверти, идет Юнкере. Он выше, я ниже. Поддернуть самолет боюсь, поскольку могу потерять скорость и свалиться. И все же азарт охватил. Я поддернул самолет, дал очередь из пулемета (я всегда так делал — сначала трасса из пулемета, а по ней уже пушечную), трасса прошла прямо перед ним, я тут же стреляю из пушек. От него щепки полетели, он повернулся — и в землю. Нам засчитали девять сбитых; всем дали орден Красной Звезды и полторы тысячи рублей»[75]

Но возникает вопрос о принципе оплаты — почему по 1500 рублей? Девять Ил-2 сбили 9 пикирующих бомбардировщиков. За сбитый бомбардировщик согласно Приказу № 0489 от 17 июня 1942 года должны были заплатить по 2000 рублей. Или, может быть, заплатили 1500 рублен пилоту и 500 рублей его стрелку-радисту?

А это уже вступило в силу то самое приведенное выше «Положение о наградах и премиях…», которое маршал авиации Новиков подписал 30 сентября 1943 года. Согласно «Положению…», платить за подбитый бомбардировщик полагалось уже не 2000, а всего лишь 1500 рублей.

Штурман По-2 Борис Васильевич Макаров: «Нам переводили на книжку зарплату и за вылеты. В конце войны у меня что-то тысяч 15 скопилось».[76]

Герой Советского Союза Виктор Иванович Шабанов, пилот По-2: «Оклад у меня был 1200 рублей, плюс 25 % гвардейских; плюс 25 % фронтовых, да еще за каждый вылет получал 10 % от зарплаты. Так что я, старший сержант, получал больше командира полка. Домой отправлял, и на «Марию Демченко» хватало»[77](самогон из свеклы именовали в честь ударницы Марии Демченко, добившейся рекордных урожаев в свекловодстве).

А Константину Николаевичу Шипову довелось по занимаемой должности — помощника начальника штаба танкового батальона — заниматься учетом подбитой вражеской техники: «Основная работа заместителя начальника штаба — составление донесений. Каждый день в 19 часов кровь из носа, но в письменном виде донесение должно быть в штабе бригады. Никаких уважительных причин его отсутствия быть не может — сразу взыскание. Что в донесениях? Писали от руки: «Батальон вышел на такой-то рубеж, потери такие-то, успехи такие-то, захвачено столько-то трофеев». Подписать должен начальник штаба и командир батальона. Исходные данные для донесений добывал сам у командиров рот, командира батальона, связываясь с ними по рации. К концу дня я мог вызвать командира роты. Я же производил учет потерянных и подбитых вражеских танков, за которые платили деньги. Надо сказать, что на моей памяти конфликтов с выяснением, кто подбил, не было. Сказать, что много было подбитых — нет. Не было массового уничтожения противника. Немцы не дураки. Они не стояли и не ждали, когда их подобьют. Да и потом мы не авиация — там собьют самолет, и все бегают, просят акт подписать, что они сбили».[78]

По воспоминаниям Василия Павловича Брюхова, далеко не во всех частях платить за подбитые танки противника начали сразу после подписания соответствующих приказов.

В первый свой бой он вступил в июле 1943 года на Курской дуге. Свой первый вражеский танк Т-3 подбил под Прохоровкой. Казалось бы, согласно приказу от 24 июня 1943 года, ему полагаются законные 500 рублей. Но на практике все произошло по-другому: «В октябре сорок четвертого во главе передового отряда я первым пересек границу Румынии и Венгрии в районе города Баттоня и, захватив переправу через реку Тиса, сутки удерживал ее до подхода основных сил. Бой был очень тяжелый, поскольку немцы старались всеми силами вырваться из мешка. За этот бой я был представлен к званию Героя Советского Союза, однако присвоили мне его только в 1995 году

Я после этой операции первый раз получил деньги за подбитые танки. Поехали в город Тима шара, три дня мы там гуляли с Колей Максимовым. Кубанки заказали, костюмы, сапоги хромовые с модными обрезанными голенищами. За сутки нам все сшили.

Но чтобы деньги получить, надо было доказать, что ты подбил, нужно, чтобы были очевидцы. Была специальная комиссия, которая, если не ленилась, ездила, проверяла. Например, самолет сбили, летчики себе припишут, зенитчики себе, пехота себе — все же стреляют. Как-то командир зенитной роты прибегает: «Василий Павлович, Вы видели, что самолет сбили?!» — «Видел». — «Это мы сбили. Подпишите, что вы были очевидцем». В итоге выходило, что не один самолет сбили, а три-четыре. Когда закончилась война, у нас было приказано подвести итог боевых действий по всем операциям. Нарисовали карты, командир бригады провел совещание, в завершении которого выступил начальник штаба с докладом о потерях противника и о своих. Считать наши потери было очень трудно. Сколько танков погибло, не всегда точно учитывали. А потери противника по нашим донесениям можно было посчитать спокойно. И вот тут начальник штаба говорит: «Если бы я брал все донесения командиров батальонов Брюхова, Саркесяна, Отрощенкова и Московченко, то войну бы мы закончили на полгода раньше, уничтожив всю немецкую армию. Поэтому я все их донесения делил пополам и отправлял в штаб корпуса». Думаю, что штаб корпуса все эти донесения делил пополам и отправлял в Армию и так далее. Тогда может быть какая-то достоверность в них была. А как мы писали донесения за день: «Наступали там-то и там-то. Прошли столько-то километров, на таком-то фронте. Вышли на такой-то рубеж. Потери противника: столько-то танков (танки мы хорошо учитывали — за них деньги платят), минометы, орудия, личный состав — кто их считал? Никто. Ну напишешь человек пятьдесят А когда в обороне сидели, стреляли и стреляли: «Ну пиши два орудия и один миномет…»[79]