Динуар - Н. Григорьев

Заметив движение, банкир сделал несколько выстрелов. «Банг-банг» – сказал ствол, выплюнув пламя. «Чмок-чмок» – ответили пули, врезавшись в пыльные тома, так близко к Ленни.

Парень был крут, кто ж поспорит. Но вот беда: жизнь не кино. И если палить без разбора из вальтера ППК с магазином на восемь патронов, то очень скоро… Стегманн произвел очередной бессмысленный выстрел, и пистолет встал на затворную задержку. Так-то, дружок!

Кравитц вышел из-за укрытия и не торопясь направился к своему магнуму. Кто бы мог подумать, что счетовода подведет счет? Хочешь изображать крутого – пожалуйста. Но если ты чертов штафирка, бессмысленно поднимать ствол на того, кто прошел через Залив. Такова правда жизни. Ленни бросил штафирке победную ухмылку и едва заметил, как короткая обойма выскальзывает из рукояти, а вторая мгновенно занимает пустоту. Парень перезарядил оружие, будто тренировался всю жизнь.

Невероятным прыжком сыщик сиганул за гору поваленных папок. Банг-банг-банг. Он больно приземлился на спину, бок нестерпимо обожгло. Чехол для блокнота, по всей видимости, слетел с ремня. Зараза! Искать его потом в этом ворохе бумаг.

«А ты уверен, что у тебя будет это самое потом?» – вмешался Дон.

Вдруг что-то яркое показалось наверху. Ленни присмотрелся. С высоты пятнадцати футов, над завалами архива, с потолка, озорно приоткрыв ротик, свешивался геккон. Малютка словно говорил законам физики: смотрите, как я умею. Кругом война, а этому типу хоть бы хны!

Кравитц прикинул: единственный шанс – добраться до лестницы. А там либо устроить засаду, либо свалить – по обстоятельствам. Он примерно помнил направление и надеялся на удачу. Кто бы мог подумать в начале вечера, что он станет удирать от цварга в обгрызенной шляпе?

Детектив с Гулд-стрит мысленно досчитал до трех, набрал побольше воздуха и бросился через зал. «Банг! Банг!» – вспышки выстрелов смешивались с мерцанием молний, едкий порох заполнял грудь. «Банг! Банг!» – мелкими фонтанчиками взрывались картонные папки. Банг – затишье, а затем – банг-банг-банг! В темноте замаячило пятно сгорбленной лампы. Как маленькое солнце в глухой и холодной галактике. Где-то позади продолжал скулить невидимый Петер.

Ленни бросил тело вправо и тут же налетел бедром на что-то, что могло быть куском скалы. Адская боль мгновенно заполнила бытие от висков до пальцев на ногах. Сыщик несколько раз перевернулся и врезался ничком в пол. БАМС! До спасительной двери оставалось не больше сорока футов.

Он полз, и каждое движение отдавалось мучительной волной по всему телу. Он полз, и когти омерзительно скрежетали о каменные плиты пола. Он полз, а потом чья-то плотная тень легла поверх его истерзанной плоти.

– Перевернись, – сказал Дж. Стегманн Моттс. – Не хочу стрелять в спину.

Ну прямо герой вестерна, как пить дать!

На безумную секунду Ленни подумал не послать ли банкира в жопу: тогда крысеныш навсегда останется крысой. «Черт с ним, уважь коротышку, – вмешался внутренний Донни. – Не подыхать же, как твари, с пулей в затылке». Как твари совсем не хотелось.

Невероятным усилием сыщик переместился на спину. Моттс целился в него с унынием профессионала. С тем же выражением он мог изучать конторские книги.

– Знаешь, что забавно, – сказал Стегманн. – Начальная скорость пули, выпущенной из вальтера ППК, 1010 футов в секунду. А скорость звука на 115 футов больше. Таким образом, ты успеешь услышать выстрел, который тебя прикончит.

Ага, обхохочешься. Гребаный клерк продолжал читать свои лекции, будто мир – это конченые болваны. Ленни хотел сказать что-нибудь едкое, а потом заметил движение сбоку. Прежде чем банкир все-таки выстрелил, Кравитц в немыслимом по реакции прыжке ушел в сторону, будто пытался схватить спасительный билет в жизнь. Возможно, именно так первобытные ящеры бросались на свои жертвы.

Еще одна пуля мимо цели.

– Бьешься до конца. Впечатляет для армейского.

А ты, блять, что, гребаный морпех?!

Сыщик полулежал, забившись в углу, и с тяжелым свистом выпускал воздух.

– Последние слова?

– Я этим не горжусь, – скорее прохрипел, чем сказал Кравитц, и вытянул перед собой сжатые в горсть ладони.

В израненных пальцах на фоне клубящейся тьмы архива трепетал комок берлинской лазури, пронзительно яркий для такого мрачного места. Ленни мог чувствовать его пульс.

– Я этим не горжусь, – повторил детектив с Гулд-стрит.

Малютка Освальд в его руках по-доброму улыбался, будто выглядывал из норки. Кажется, для него это была просто веселая забава.

– Успеешь выстрелить прежде, чем я сверну ему шею?

Словно плюшевая игрушка, которую пока не задушили в объятиях.

Стегманн посмотрел на сыщика с таким чудовищным презрением, что тот содрогнулся от неожиданности. Так могли бы смотреть на крокодила, пожирающего потомство, другие крокодилы, если бы у них были чувства.

– И проверять не стану, – резко ответил Моттс, убирая ствол. Золоченая вставка рукояти блеснула и пропала в полах пиджака. – Оставь в покое Освальда и вали.

Ну и кто теперь крыса?

– Магнум.

– Да господи-боже… – банкир бросил на пол его оружие и подтолкнул ногой.

«Что хорошего ты сделал в своей жизни?» – спросил судья.

– Бумаги.

Что-нибудь, когда-нибудь, может быть…

– Там, забирай. Могу и вальтер отдать. От отца достался.

– Без надобности, – процедил Ленни, поднимая чехол для блокнота. Вряд ли парень шмальнет мне в спину.

Он старался не встречаться с цваргом глазами. Стегманн наоборот впился в него взглядом, будто хотел запомнить малейшую черточку.

«Каждый заслуживает, чтобы остаться в чьей-нибудь памяти. Пусть и в последний раз», – сказала Самара Морган.

– И да, Ленни, – когда сыщик уже был в дверях, окликнул Моттс. Неужели все-таки пустит пулю? Но банкир беззвучно открывал и закрывал рот и в итоге лишь покачал головой. «Даже у него не хватает слов для тебя», – безжалостно подытожил Донни.

Когда Кравитц покидал Золотой Дом, он сжал чертовы папки со стыда. Выстрели Стегманн, и его бы запомнили именно таким. Высоко на окошке малютка Освальд провожал сыщика улыбкой.

                                                                      07/26 Th

Комната колыхалась в табачной завесе. Лампы беспомощно тонули в плотном дыму, придавая обстановке атмосферу черно-белого фильма. Берлога Ленни на 12-ом этаже кондоминиума по Уэстлейк-стрит напоминала оставленный штаб Бюро. Заявления, бланки отчетов, допросные листы, дактилоскопические таблицы и черт знает что еще. Имена и даты, выдавленные в сером картоне, будто на могильной плите. Чьи-то жалкие жизни, зафиксированные полицейским бюрократом. Пропащие судьбы.