Жребий Салема - Стивен Кинг

– Отпусти, сукин ты сын! Так нечестно!

Новый приступ боли.

– Сдавайся!

– Нет!

Потеряв равновесие, здоровяк растянулся на земле, глотая пыль. Боль в руке была невыносимой. Пыль попала в глаза, и Ричи беспомощно задрыгал ногами. Он забыл, какой он большой и сильный. Как во время ходьбы у него под ногами дрожала земля. Он забыл, что собирался курить «Кэмел», как отец, когда вырастет.

– Сдаюсь! Сдаюсь! Сдаюсь! – завопил он. Ему казалось, что он готов кричать часами и даже днями напролет, лишь бы его руку отпустили.

– Скажи: «Я куча вонючего дерьма».

– Я куча вонючего дерьма! – закричал Ричи, глотая пыль.

– Ладно.

Разжав бедра, Марк Питри отскочил в сторону и смотрел, как Ричи медленно поднимается. После сильного напряжения у Марка ныли ноги, и ему оставалось только надеяться, что здоровяк смирился со своим поражением. Если нет, то Ричи из него точно сделает отбивную.

Ричи поднялся и обвел взглядом присутствующих. Все отводили глаза, делая вид, что занимаются своими делами. И даже этот недоносок Глик смотрел на педика, словно на некое божество.

Ричи стоял в одиночестве, не в силах поверить, как быстро свершилось его падение. На перепачканном пылью лице появились дорожки от слез ярости и унижения. Ричи прикидывал, не стоит ли броситься на Марка Питри.

Но стыд и страх, неизвестные ему раньше, сейчас взяли верх. Он поквитается позже. Рука ныла, как больной зуб. Проклятый сукин сын! Дай мне только до тебя добраться…

Но не сегодня. Он повернулся и, опустив глаза, чтобы ни с кем не встретиться взглядом, побрел с площадки прочь. И земля от его шагов больше не дрожала.

Там, где стояли девчонки, раздался смех. Тонкий и издевательский. Он не стал смотреть, кто это был.

10

Четверть двенадцатого утра.

Для городской свалки Джерусалемс-Лота использовался старый гравийный карьер, который в 1945 году оказался полностью выработанным и уперся в залежи глины. Карьер находился в конце отрога, что шел от Бернс-роуд в двух милях от кладбища на Хармони-Хилл.

До Дада Роджерса доносилось слабое тарахтенье газонокосилки Майка Райерсона внизу по дороге, пока его не заглушил треск огня.

Дад был сторожем свалки с 1956 года, и его регулярное переизбрание на эту должность было чистой формальностью и проходило под шумное одобрение. Он жил на самой свалке в небольшом сарае с перекошенной дверью. Дад перебрался сюда три года назад, когда ему удалось выклянчить у скупердяев из городского управления обогреватель.

Он был горбуном с искривленной шеей, как будто Господь раздраженно дернул его за голову, прежде чем позволил появиться на свет. Длинные руки, свисавшие, как у обезьяны, почти до колен, обладали невероятной силой. Когда ремонтировали магазин скобяных товаров, четыре человека с трудом затащили старый сейф в кузов автофургона, а Дад в одиночку сумел не только опустить его на землю, но и дотащить до восточной части свалки. От напряжения жилы на руках тогда вздулись, как переплетенные канаты, а набухшие на лбу и шее вены походили на толстую проволоку в синей оплетке.

Дад любил свалку. Ему нравилось гонять мальчишек, приходивших бить бутылки, и направлять машины на разгрузку в нужное место. Ему нравилось копаться в мусоре, что было его законным правом. Наверное, над ним смеялись, завидев шагающим по горам мусора в сапогах и резиновых перчатках, с пистолетом в кобуре, рюкзаком за плечами и ножом в руке. Пускай смеются! На свалке попадалась медная проволока, а иногда даже медные кожухи в пришедших в негодность двигателях, а за медный лом в Портленде давали неплохие деньги. На свалке встречались старые комоды, стулья и диваны, которые еще можно было отремонтировать, а потом продать антикварам. Дад надувал антикваров, антиквары надували туристов, и все были в выигрыше: разве не так устроен весь мир? Пару лет назад он нашел кровать со сломанной рамой и продал какому-то педику из Уэллса за двести баксов. Этот педик чуть с ума не сошел от радости, что приобрел настоящий раритет из Новой Англии, не зная, как тщательно Дад оттирал шкуркой надпись на передней спинке кровати «Сделано в Гранд-Рапидсе, штат Мичиган».

На дальнем конце была свалка старых автомобилей: «бьюиков», «фордов», «шевроле» и всяких прочих. Господи, чего только люди не оставляли в брошенных машинах! Самым ценным там были радиаторы, но и карбюраторы, предварительно вымочив в керосине, можно было продать по семь долларов за штуку. А чего стоили ремни вентилятора, фонари заднего хода, крышки прерывателя-распределителя, ветровые стекла, рулевые колеса, коврики…

Да, свалка – это чудесное место! Диснейленд и Шангри-Ла в одном флаконе. Но самым лучшим на свалке были даже не деньги, вырученные от продажи хлама и спрятанные в черной коробке, которую он закопал под креслом.

Самым лучшим был огонь и… крысы!

Утром по воскресеньям и четвергам и вечером по понедельникам и пятницам Дад жег мусор на отдельных участках свалки. Особенно красиво разведенный огонь выглядел вечерами. Даду нравились неяркие с розовым отливом языки пламени, которые вспыхивали на зеленых пластиковых пакетах с мусором, пачках старых газет и картонных коробках. Но утренние процедуры были лучше из-за крыс.

Дад устроился в кресле и наблюдал, как огонь постепенно распространялся и в небо, прогоняя чаек, устремлялись клубы черного дыма. Скоро побегут крысы, и Дад ждал их появления с пистолетом двадцать второго калибра в руке.

Крысы появлялись полчищами. Огромные, грязно-серые, с розовыми глазами. Бока усеяны блохами и клещами, а хвосты похожи на толстую розовую проволоку. Дад обожал стрелять крыс.

– Ты покупаешь много патронов, Дад, – говорил Джордж Миддлер из магазина скобяных товаров своим противным голосом, выкладывая на прилавок коробки с боеприпасами. – Счет опять выставишь городу?

Это была старая шутка. Несколько лет назад Дад предъявил Биллу Нортону квитанцию об оплате двух тысяч патронов «дум-дум» и попросил возместить расходы, но в ответ тот просто выставил его за дверь.

– Ты же понимаешь, Джордж, – отвечал Дад, – это все ради блага общества!

Ну вот, показалась первая толстая крыса. Это будет Джордж Миддлер. Крыса слегка приволакивала заднюю лапу, и во рту у нее торчал сморщенный кусок куриной печенки.

– Привет, Джордж, и прощай! – произнес Дад и нажал на курок.

Звук выстрела был негромким и совсем не впечатлял, но крыса дважды перевернулась и осталась лежать, дергая лапками. Пули «дум-дум» знали свое дело. Когда-нибудь он обзаведется «магнумом» сорок пятого калибра или триста пятьдесят седьмого калибра и посмотрит, что тогда будет за эффект.

А теперь следующая. Эта будет потаскушка Рути Крокетт – та самая, что всегда ходит в школу без лифчика и, завидев Дада на улице, пихает локтем подружку и хихикает. Бах! Прощай, Рути.

Крысы опрометью бросились искать спасения на дальнем краю свалки, но Даду удалось подстрелить еще шесть штук. Неплохой результат для одного утра – ничего не скажешь! Если пойти и поглядеть, то клещи будут разбегаться с их остывающих тел как… как крысы с тонущего корабля!