Цезарь в тесте - Иван Дубинин

Всё! Как отрезало! Больше Данька не пытался соперничать с братом на поэтической ниве.

Баба, пообедав, завалилась спать, и только мощный храп выдавал ее присутствие. Дед сидел на балконе со своей любимицей и то кормил её остатками овощей, то читал ей газеты, жарко комментируя политические новости.

На кухню пришел Данька с учебником в руках и в… шапке-ушанке с завязанными ушами!

— Столя! Напишешь мне завтра в школу записку, что я по уважительной причине не выучил уроки?

— Храп у нашей бабы Симы

Пострашнее Хиросимы!

— прокомментировал это событие, вошедший следом Влад. — Надо что-то решать, потому что спокойного житья нам уже не будет. Интересно, как на это среагирует мать?

Но Надя, как и всякий порядочный человек, терялась от открытой наглости и не знала, как ей противостоять.

— Ты как хочешь, Надежда, — заявила за столом Серафима Гавриловна, — но мы у тебя немного поживём. Не знаю, чем ты не угодила нашему Сенечке, но у нас к тебе претензий нет.

— Живите, — согласилась она, констатировав уже свершившийся факт.

На следующий день, быстро сделав все необходимые дела, я перезвонила Полиной подружке Юле, договорилась с ней о встрече в парке и выскочила из дому. На улице почему-то было ещё сумеречно и безлюдно. Это показалось несколько странным. И мне даже стало как-то не по себе. Я оглянулась. От нашего подъезда отделилась чья-то тень и последовала за мной. Я ускорила шаг. Вдруг раздался какой-то грохот! Я отскочила в сторону и сжалась. Рядом со мной промчался мотоциклист. Я перевела дух. Но не тут-то было! Раздалась автоматная очередь. О, Боже, меня хотят убить! Я упала на землю и быстро поползла, пытаясь найти укрытие. Выстрелы раздавались с чёткой периодичностью, и я видела, как взмывали фонтанчики земли возле меня. Я вскочила и побежала. А навстречу мне нёсся невесть откуда взявшийся трактор и, газуя, тарахтел всеми своими железками. Я застыла на месте и от страха зажмурилась. Но железное чудовище не давило меня, лишь грохотало где-то рядом. Я с усилием открыла глаза и… проснулась. Сердце колотилось, а в ушах стоял звон. На всю квартиру раздавался мощный храп бабы Серафимы!

Я выбралась из своей постели и побрела на кухню смочить пересохший рот. Там горел свет, и были люди. Данька всё в той же шапке-ушанке пытался дремать за столом. То же самое делала и Тоня, закрывшись подушкой. Шурочка сидела, поджав под себя ноги и закутавшись в одеяло. А Влад расхаживал по комнате.

Моему появлению они обрадовались.

— О, Столя, и тебе не спится? Одна мать у нас боевая, дрыхнет при любых условиях! — сказал Влад.

— Столик, напишешь мне записку в школу, что я был зверски замучен приехавшими гостями и не смог пойти на уроки? — жалобно обозвался мальчишка.

— И мне тоже, — попросила сонная девочка.

— А который час? — спросила я.

— Три часа ночи! — радостно сообщил Ладик.

— Надо что-то предпринять, не будем же мы всё время торчать, — наконец, подала свой голос Шурочка.

— Я же говорю, давайте ей на храпелку мой носок положим. Мы в лагере так делали — здорово помогает! — оживился Данька.

— Только без смертоубийства с особой жестокостью, — воспротивился старший брат.

— А, может, её надо просто разбудить? — предложила я.

— Пробовали, — махнул рукой Влад, — в дверь стучали, она только сильней начинает храпеть, будто огрызается. А мать спит! — Снова восхитился сын. — Ей хоть бы хны!

— Я где-то читала, — сказала Шурупчик, — что уставшие мамы могут спать мертвым сном даже при грохоте канонады, но стоит пискнуть её ребёнку, как она сразу же проснётся!

— У бабы Серафимы «ребёнок» лежит рядом и, по-моему, боится не то, чтобы пискнуть, но и пошевельнуться! — Ладик явно намекал на Спиридона Афанасьевича.

— А я думаю, — вставила Антонина, — что для неё важнее не он, а козочка Моня.

— Точно! — обрадовался Влад. — Это идея. Молодец, Тоник! Надо притащить под двери козу, и пусть она ей помэкает!

— А зачем животину тревожить? — возразил Данька, явно ущемлённый тем, что эта идея пришла в голову не ему. — Я и сам могу по-козьи покричать.

Сказано — сделано. Мы подошли к двери, из-за которой волной накатывались хрипящие, булькающие, рычащие звуки, и закивали Даньке:

— Давай, давай!

Тот, преисполненный важностью порученного дела, скорчил жалобную рожицу и заплакал:

— Ме-е-е! Ме-е-е!

Вы не поверите, но свершилось чудо. Храп прекратился! Мы в восторге стали обниматься! Но наша радость была преждевременной. Вскоре храп возобновился с прежней силой. Молодой козлик завопил что есть мочи:

— Ме-е-е! Ме-е-е! Ме-е-е!

Вдруг с балкона обозвалась Моня:

— Мэ-э-э! Мэ-э-э!

Мы замерли. Храп прекратился, и скрипнула кровать. По-видимому, баба приподнялась.

— Спиридон! Спиридон! — послышался её голос. — По-моему, коза отвязалась, ходит по квартире.

Все кинулись врассыпную. Дед прошаркал на балкон, успокоил свою любимицу и вернулся. Баба поворочалась в постели и, наверное, легла на бок, потому что пока не храпела. Мы осторожно выползли из своих укрытий на совещание.

— В общем, так, Данька, — постановил старший мужчина, — будешь охранять наш сон, а днём отоспишься. Хорошо?

Младший брат согласно кивнул. Мы, счастливые, пошли досыпать.

Утро для меня началось рано. Баба поднялась около шести и затарахтела на кухне. Потом стала возиться с козой. Сна всё равно уже не было, так что я поднялась.

— Долго спишь, — упрекнула меня выспавшаяся Серафима Гавриловна. — Так ничего не успеешь.

Я промолчала.

— А мальчонка-то, видать, целую ночь с ушами промаялся. Под утро задремал под моей дверью, — посочувствовала сердобольная бабулька.

— Странно, до Вашего приезда он не жаловался, — намекнула я, но баба пропустила это мимо ушей и затеялась печь блины на завтрак.

Я сразу ей всё простила. Кто торчит каждое утро у плиты — поймёт меня.

Вскоре поднялись домашние. Сонные, мрачные, но обречённые на бодрствование. Однако, вид блинчиков, жирных, поджаренных, сразу радостно их оживил.

Едва закрылась за ними дверь, как снизу раздался голос Влада:

— Столя! Сбрось, пожалуйста, курточку, на вешалке забыл!

Ох, эти мужчины! О чём только они думают? Они думают, а решать-то нам.

На вешалке курточки не было. Она, видимо, упала и теперь лежала под ней тёмной кучей. Я сгребла в охапку тяжёлую вещицу (наверное, в карманы понапихивал запчасти для машины!) и выбросила ее в окно.