Снежное сердце - Людмила Толмачева

Подставляя упругое тело прохладным струям, Анжела вновь и вновь мысленно возвращалась к недавней выставке. Ей не давала покоя одна и та же картинка – Дана в своем наряде, напоминающем бутон розы, и жадные взгляды мужчин, не пропускающие ни одного ее движения. Мерзавцы!

Ее негодование касалось, прежде всего, Эдуарда, распустившего слюни при виде подруги. Он весь вечер рассеянно отвечал на реплики Анжелы, кося глазами в сторону хозяйки галереи.

Чтобы ему совсем окосеть, хряку недорезанному!

В порыве гнева она резко надавила на рычаг смесителя, с шумом отодвинула дверь кабинки и, сдернув с вешалки огромное полотенце, начала вытираться.

«Анжик, ты просто чудо», – передразнила она любовника и даже плюнула при этом, выпуская избыток эмоций.

Но за столом, куда они сели, чтобы выпить по бокалу вина, Анжела олицетворяла саму женственность: мягкая, кроткая, ласковая, она ухаживала за мужчиной как за малым ребенком.

– Тебе добавить фруктового салата?

– Угу.

– А бутербродик с балычком?

– Можно.

– А голубого сыра?

– Окей.

Насытившись, они уютно расположились в креслах и включили телевизор. Вскоре Эдуард уснул, откинув голову на спинку кресла, а Анжела, машинально убавив звук телевизора, вновь предалась невеселым мыслям.

Почему она такая невезучая? На роду, что ли, у нее написано: быть вечной любовницей? Все кругом замужем, даже некрасивая Лизка Зотова из их группы, и та отхватила себе банкира, уже третьего детеныша вскармливает. И куда их столько? Чтобы муж не бросил? Нет, мужиков количеством детей не остановишь. Взять, к примеру, олигархов. Четверых рожают, а толку? Жен меняют чаще лимузинов и яхт. Впрочем, какое ей дело до богатеев? Пусть живут как вздумается! У них свои проблемы – деньги от дефолтов и кризисов уберечь. Тоже, надо сказать, несладкая жизнь. Вот ей бы хотя бы краешек такой жизни ухватить, так нет, не попадается на крючок дорогая рыба, а если и попадается, то тут же срывается, исчезая в морской пучине навсегда. Еще ни один из бывших не позвонил, не предложил, мол, давай вспомним золотые деньки, прокатимся, к примеру, на Ривьеру! Уж за ней не задержалось бы! Она бы получила компенсацию за все свои неудачные романы и добилась бы, наконец, долгожданного предложения руки и сердца.

Все, хватит травить душу! Надо подумать о насущном. А насущное в данный момент – отомстить подруге за все «обломы», которые с небывалой щедростью раздает жизнь. Взять того же Эдуарда. Почему он столь болезненно отреагировал на Данку? Что он, баб не видал? Тем более таких худосочных, что и подержаться, как говорят, не за что. А ответ на вопрос самый что ни на есть банальный: просто Данка – тонкая штучка, умеющая кокетничать так же естественно, как дышать или есть кашу. Но делает она это осознанно, в душе наслаждаясь своими «победами».

Ай да подружка! И почему раньше она не догадывалась об этом ее таланте? Смотрела, удивлялась, завидовала, а понять не могла.

Ну ничего, она свое получит. По заслугам и по полной программе.

Кое-что из этой программы уже сделано. Теперь надо приступить к главной «фишке». Если все получится, как она задумала, то Данке не позавидуешь.

Гудбай, снежная баба! Скоро будет так жарко, что останется от тебя одно мокрое место.

* * *

– Дана Михайловна, вы не заболели? Что-то мне вид ваш не нравится…

Они сидели в кабинете, где шла работа над каталогом очередной выставки. Мария Сергеевна, отложив в сторону бумаги, сняла очки и участливо посмотрела на свою начальницу.

Дане, всегда умевшей держать дистанцию с сотрудниками, внезапно захотелось пожаловаться этой некрасивой, пятидесятилетней вдове. Душа жаждала исповеди, сочувствия и понимания.

– Можно сказать и так, Марья Сергеевна. Заболела.

Она сделала попытку улыбнуться, но неожиданно для себя расплакалась.

Мария Сергеевна утешала, как могла, испытывая при этом легкое смущение, ведь до сих пор у них не было столь доверительных отношений.

– Ничего, ничего, поплачете, и легче станет, – приговаривала она, промокая Данины обильные слезы своим наглаженным платочком. – Я тоже иногда реву, не могу остановиться. Наплачусь вдоволь, а потом и усну крепким сном. Слезы ведь как лекарство от стрессов. Успокаивают, очищают душу. И все-таки что случилось, Дана Михайловна? Неужели что-то серьезное?

– Нет, – всхлипывала Дана. – Ничего особенного. Просто я впервые столкнулась с предательством. И теперь не знаю, как жить с этим. То ли смириться, то ли бороться… В общем, тупик! Как будто бежала и со всего маху в стену врезалась, понимаете? Сижу теперь оглохшая, в голове туман, а в душе словно кто-то в сапогах прошелся…

Мария Сергеевна вернулась к своему столу, неторопливо села, сложив перед собой руки, и после небольшой паузы, проникновенно изрекла:

– Смотря что вкладывать в понятие «предательство». Многое зависит и от обстоятельств, и от нашей точки зрения. Мы часто раздуваем в своем воображении чужие ошибки, при этом себя видим только в образе мучеников. Или я не права?

В наступившей тишине шум, доносившийся с улицы, стал отчетливее, и именно он вернул Дану в реальность. Ей стало стыдно.

– Извините, Марья Сергеевна! Не знаю, что на меня нашло. Вы правы, мученица из меня никакая. Пойду умоюсь.

Она вышла из кабинета с твердым намерением уехать домой. Работать в таком состоянии все равно нельзя, а жаловаться… Нет! Боже упаси!

На улице ее догнала Мария Сергеевна. Запыхавшаяся, с испариной на лбу, она почти умоляла:

– Простите меня, Дана Михайловна! Прошу вас! Ну сделайте скидку закоренелой училке. Читать нотации – это уже в крови. Я ведь сразу осознала всю неуместность своей речи, но не хватило мужества признаться. Когда вы ушли, меня как кипятком ошпарили. Боже мой, думаю, как же мне потом в глаза ей смотреть? Как работать? Ведь на самом деле я знаю цену предательству. Еще как знаю!

– Не надо извиняться, я не обижаюсь. Нет, вру. Я немного обиделась, но сейчас все прошло. Правда. Я даже успела подумать над вашими словами. И в чем-то согласна.

– Да? Как я рада, вы даже не представляете! Значит, вы простили меня?

– Ну перестаньте же извиняться! Вы приоткрыли, в сущности, голую истину. Мы не любим признавать свои пороки, зато копаться в чужих – сколько угодно.

– Философствовать о пороках легко, когда на душе нет свежих ран. А у вас, наверное, сейчас другая ситуация?

– У меня? Да, ситуация просто «зашибись».

– Вы сегодня не на машине? Давайте я провожу вас, и мы поговорим. Вы не против?

– Что ж. Давайте поговорим.

– Предательство, Дана Михайловна, я на собственной шкуре испытала. По прошествии лет раны затянулись, но рубцы нет-нет да напомнят о тех днях.