Поморский капитан - Иван Апраксин

Зюйд-ост дул в паруса, корабль несся на север, к родным берегам, а тело капитана Нордстрема, завернутое в холстину, лежало на палубе. Вся команда собралась вокруг, и штурман Хаген под завывания попутного ветра громко прочитал стихи из Евангелия от Иоанна: «Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте. В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: «Я иду приготовить место вам». И когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе, чтоб и вы были, где Я».

Подавленная команда молчала, ветер рвал в руках штурмана страницы Библии, и мертвое тело ждало своего погребения в морскую бездну.

В первые же дни после возвращения судна несколько моряков с него зашли в дом Ловийсы и Ингрид со словами соболезнования. Они рассказали, как могли, о том, что произошло с капитаном. По их словам, Александр Нордстрем действительно начал испытывать недомогание в то время, когда корабль стоял в порту на острове Майорка в Средиземном море. Ни на что конкретное он не жаловался – ничего не болело. Сначала поднимался жар, потом быстро спадал. Затем жар стал проявляться чаще и чаще, силы постепенно стали оставлять капитана. Сначала он бодрился и надеялся, что все пройдет – он ведь еще не старый человек, и у него ничего не болело.

Но с каждым днем слабость все больше и больше одолевала. Капитан перестал выходить на палубу, все лежал в своей каюте на корме. Всех, кто заходил к нему отчитаться о сделанной работе или спросить приказания, поражал его апатичный вид и полное безразличие ко всему, нараставшее день ото дня. Тогда и заговорили о черной меланхолии – известной и очень опасной болезни моряков. Она случается во время длительного плавания, когда организм человека перестает бороться и умирает от тоски по суше.

Правда, с Александром Нордстремом был совсем не тот случай: уж не такое длительное было путешествие по морю. Корабль вез товары и заходил поочередно в несколько портов. Кто мог предположить, что для капитана это обычное плавание окажется последним?

– Но я знала, – сказала Ингрид Степану, когда в своем повествовании дошла до этого места, – я уже тогда знала, что смерть отца – дело рук Хагена. И мама знала – это было наитие, мы обе догадывались. Только не знали, как он это сделал. Все время вспоминали, как убежденно говорил он о том, что Хаген – очень плохой человек…

– Слабость, – задумчиво вдруг произнес Лаврентий, внимательно слушавший разговор, – ты говоришь, что твой отец умер от слабости, да? Как будто зачах? Как будто из него высосали жизненные силы? Верно?

– Верно, – Ингрид кивнула. Она испуганно посмотрела на Лаврентия. Он до этого с ней не разговаривал, но что-то в его облике смущало девушку…

– А не говорили моряки, что Хаген все время был с ним во время болезни? Часто заходил, сидел рядом, обихаживал?

– Нет, даже наоборот, – покачала головой девушка. – Когда отец заболел, Хаген стал меньше с ним общаться. Он стоял на мостике и правил судном, чтобы быстрее прийти домой, в Або. Все моряки как раз отмечали, что Хаген, став командиром судна, был очень занят все обратное плавание. К тому же он сам болел всю дорогу.

– Да? – оживился Лаврентий. – И чем же он болел?

– Почти тем же, что и отец, – ответила Ингрид. – У него была лихорадка и слабость во всем теле. Он стоял на мостике у руля, едва превозмогая себя.

– Ну да, ну да, – пробормотал Лаврентий сосредоточенно. – Так-так… Скажи мне, красавица, а твой отец брал с собой в плавание собаку или кошку?

– Никого он не брал, – фыркнула Ингрид. – Отец вообще не слишком-то любил животных. Только в последнем плавании завел себе кошку – очень она ему понравилась.

– Да? – как будто удивился Лаврентий и с интересом взглянул на девушку. – Подумать только, она ему вдруг понравилась. Всю жизнь не любил животных, а тут взял да и полюбил кошку. Интересно, и где же эта кошка сейчас?

– Ее привезли на корабле после смерти отца и отдали нам с мамой, – сказала Ингрид, после чего колдун совсем оживился и, едва не хлопнув в ладоши от восхищения своей догадливостью, спросил:

– Давно ли умерла твоя мама?

Ингрид открыла рот, чтобы сказать что-то, потом закрыла его. Затем ладошкой крепко накрыла его и испуганными глазами уставилась на Лаврентия.

– Откуда ты знаешь? – наконец спросила она. – Откуда знаешь про кошку? Откуда знаешь, что мама умерла? Я ведь не говорила, я хорошо помню!

Она глядела на Лаврентия во все глаза и ничего не понимала. В лице ее был только испуг. Стоявший перед нею парень был почти что ее ровесником – молодым и очень хорошеньким. Даже светло-русая борода была еще редкой и какой-то нежной, с курчавинками-завитушками. Только голубые глаза на мальчишеском лице смотрели как-то по-особенному: пытливо и изучающее. Словно к лицу юноши приставили глаза умудренного старца. Степан помнил, что точно такие же глаза были у дедушки Лаврентия – знаменитого на все Поморье Юкко Беляева.

Теперь уже перепуганная Ингрид с тревогой смотрела и на Степана. Если у человека такой странный друг, то и от него самого жди всяких неожиданностей.

– Да не бойся, – сказал Степан, указывая на друга, – просто Лаврентий – колдун. И дедушка его был колдун, и, наверное, дети тоже вырастут колдунами. Он много знает.

Это было хоть какое-то объяснение, и девушка начала успокаиваться.

– Священник в церкви говорил, что колдуны – враги Бога, – неуверенно произнесла она, опасливо поглядывая на Лаврентия.

– Это черные колдуны – точно враги Бога, – со знанием дела подтвердил Степан. – Они знаются с Дьяволом, и не будет им пощады от Бога и от ангелов Его и от Пресвятой Богородицы Небесной. А Лаврентий – совсем другое дело, он белый колдун. Его даже в церкви причащают, и ничего.

– А, ну раз белый, – смущенно пробормотала Ингрид, еще раз оценивающе оглядев Лаврентия – не слишком ли он страшный колдун.

– А откуда ты все знаешь? – тут же, спохватившись, спросила она. – Откуда ты знаешь про кошку и про маму? Если не знаешься с Дьяволом, то откуда?

– Слушай, – прервал ее Лаврентий, – это простое колдовство, тут нет ничего особенного. Видишь, даже Хаген сумел сделать это, хотя он не учился у моего дедушки. Я тебе этого сейчас объяснить не могу, ты не поймешь. Но поверь – ты права, когда обвиняешь во всех бедах Хагена.

Ловийса Нордстрем умерла через три месяца после получения известия о гибели мужа. В особенности перед смертью она все время проводила с кошкой. Той самой, которую взял к себе на корабль и так полюбил ее покойный муж.

– Что было хорошо Александру, – говорила Ловийса, – то будет хорошо и для меня. Иди ко мне, милая…

Кошка прыгала к хозяйке на руки и замирала, нежно прижавшись к груди. К той самой груди, с которой и началось то самое кровохарканье, сведшее Ловийсу в могилу за три коротких месяца.

– Не вынесла смерти мужа, – сочувственно говорили старушки-соседки, пережившие своих погибших в море мужей лет на тридцать-сорок… А священник на похоронах прочувствованно сказал о двух любящих душах, которые соединятся в Царствии Небесном.