Я врач! О тех, кто ежедневно надевает маску супергероя - Джоанна Кэннон

Закончив, он встал и сказал: «Что за чудесная семья», а потом ушел. Мне стало интересно: со всей его мудростью и опытом случалось ли ему самому порой невольно переступать эту черту?

Я поговорила с Полом и Джули лишь на следующий день.

– Ты знала? – спросила она.

Я покачала головой.

– В последний раз, когда мы виделись – нет. Я узнала незадолго до того, как сообщили вам.

– Это какая-то бессмыслица.

Она произнесла эти слова, словно задавая вопрос, и искала ответ у меня на лице. Став врачом, я неоднократно сталкивалась с этим ищущим взглядом человека, естественным образом предполагающего, что у того, кто обладает знаниями, должно быть и решение, объяснение. Верящего, будто мы вместе с пониманием анатомии и физиологии получаем ключ, способный все исправить и вернуть жизнь в прежнее русло.

– Он был здоровый, как бык, – проговорила она. – Он пробежал марафон. Он играл в футбол.

– Я знаю, – сказала я. – Я знаю, знаю.

Мы посмотрели друг на друга, не веря в происходящее, и я почувствовала острую необходимость извиниться. За себя и свое невежество. За неспособность медицины спасти ее мужа. За собственную эгоистичную скорбь, которую наверняка выдавали мои глаза.

Пол смотрел на нас, лежа в кровати. Он выглядел еще более желтушным, тощим – человеком, который вряд ли сможет выжить. Хотя, возможно, я просто впервые видела в нем отсутствие надежды.

– Никаких хмурых лиц, – сказал он. Он собрал все силы, чтобы нас подбодрить, выровняв нам дорожку, расчистив ее от всех препятствий.

Смертельно больные люди частенько так делают. Порой мне кажется, что они прилагают больше усилий, чтобы помочь всем остальным справиться с ситуацией, чем к тому, чтобы свыкнуться с ней самим.

Врачи попробовали поставить стент, чтобы расширить желчный проток, однако ничего не получилось. Они попробовали химиотерапию, но Пол оказался слишком слаб. Я уже заканчивала практику в этой больнице, когда паллиативная бригада подготовила для него кровать в хосписе.

Мне уже доводилось встречать пациентов, которые оставались со мной, людей, которые еще долгое время после своего ухода продолжали жить в моих мыслях, но до того момента мне удавалось двигаться дальше. Так или иначе я вытаскивала себя из темных уголков разума и направляла энергию на следующего пациента, на следующую кровать. В этот раз ничего не вышло. Я не смогла это обойти. Не смогла оставить это в прошлом.

Я знала, что сделала не так. Я знала, что прошлась по дорожке, по которой идти не следовало, однако точно так же понимала, что пройдусь по ней снова. Еще и еще раз.

Когда я подписала открытку, зная, что поздравляю пожилую пару с их последней годовщиной. Когда бегала по больнице в поисках льда для умирающей в отделении неотложной помощи женщины, которой очень хотелось ледяной воды. Когда я тайком проносила в отделение жареную рыбу с картошкой фри для пожилого мужчины, который потерял жену и не мог заставить себя поесть. Все это не означает, что я какая-то особенная, тысячи медсестер и врачей занимаются подобным каждый день. Именно поэтому мы остаемся людьми, и иногда единственное, что можем сделать для пациента, – переступить разделяющий нас промежуток.

На моих глазах они покинули палату, Пол и Джули, вместе со своими двумя детьми, игрушками и верхней одеждой и сумками. Обычная жизнь внезапно перестала быть такой из-за жестокой болезни, настолько скрытной и коварной, что мы зачастую замечаем ее, лишь когда уже поздно что-либо предпринять. Я знала, что все обычные слова прощания будут неуместны, а любые другие произнесла бы ради собственного, а не их утешения, так что мы просто улыбнулись друг другу.

Я планировала позвонить в хоспис спустя пару недель. Даже записала номер на бумажке и положила ее в карман, но так и не позвонила. Когда у меня началась практика в другом отделении, на другом этаже, я как-то заметила в коридоре ту самую медсестру паллиативной помощи. Хотела было спросить у нее, как все прошло, узнать, как закончилась их история, хотя и так себе прекрасно все представляла. Она узнала меня и улыбнулась. Я не стала спрашивать.

Я не спросила у нее ничего, потому что порой нужно оставить промежуток. Промежуток между врачом и пациентом. Между историей пациента и своей собственной.

Промежуток, в который можно поместить всю свою надежду.

11

Начало

В моей прикроватной тумбочке лежит полная коробка парацетамола. Я так боюсь подвести своих родителей и переживаю, что когда-нибудь сломаюсь и выпью их все.

Студент-медик

Я множество раз возвращался на машине домой после ночной смены в состоянии, в котором не следует садиться за руль. Между дневными и ночными сменами проходит слишком мало времени, чтобы биологические часы успели подстроиться, и я постоянно чувствую усталость. Это губительно сказывается на моем критическом мышлении – не только за рулем автомобиля, но и в общении с родителями. Порой я сплю по полчаса на парковке для персонала, прежде чем выехать – я переживаю, что могу убить себя или, хуже того, кого-то еще. Со всеми остальными то же самое, однако об этом нельзя говорить, иначе тебя посчитают скандалистом.

Младший врач

После окончания медицинской школы я отслужил по призыву в армии, где повстречал множество людей с совершенно разным прошлым, которые видели во мне прежде всего врача. Большинство относилось с уважением, однако были и те, кто пытался контролировать мою мнимую власть, а то и вовсе использовать ее, чтобы что-то заполучить – контроль или особые привилегии. Этот период дал мне понять, что конфликты – неотъемлемая составляющая профессии врача.

Консультант

Я окончила медицинскую школу.

Экзамены остались позади. Последние несколько месяцев мы все постоянно были на нервах. Просыпались посреди ночи, чтобы заглянуть в учебник, едва выдерживали тяжесть всех этих знаний, втайне полагая, что не знаем ровным счетом ничего. Мы оказались под огромным давлением – не только внутренним, но и непреднамеренным со стороны окружающих.

После каждого экзамена я, выйдя из аудитории, сразу же звонила матери.

– Как все прошло? – спрашивала она.

– Это было ужасно. Все сказали, что это было просто ужасно.

– Понятно, но… думаешь, ты сдала… так ведь?

Если бы я провалила экзамен и примириться с этим нужно было бы только мне, то никаких проблем, однако мне приходилось переживать – подобно всем остальным в медицинской школе – прежде всего о