Думай медленно – предсказывай точно. Искусство и наука предвидеть опасность - Филип Тетлок

Кроме того, непонятно, на сколько именно должны упасть доллар и вырасти инфляция, чтобы это считалось «обесцениванием валюты и инфляцией». Что еще хуже, в письме упоминается «риск». Это слово означает, что обесценивание валюты и инфляция — вовсе не обязательное следствие. Так что, если прочитать прогноз буквально, он говорит о том, что обесценивание доллара и инфляция могут случиться, а могут и не случиться. А значит, если этого не случится, прогноз не обязательно окажется неверным. Авторы явно не это хотели донести до адресатов, и не так когда-то люди прочитали это письмо. Но именно это в нем написано, не больше и не меньше.

Итак, вот два примера прогнозов из тех, что попадаются нам чуть ли не каждый день. Оба — серьезные попытки умных людей подступиться к большим проблемам. Оба — на первый взгляд совершенно ясные. По прошествии времени их точность кажется еще более очевидной. Но это не так. Невозможно однозначно сказать, верны эти прогнозы или нет, по разным причинам. Суть в том, что правда тут от нас ускользает.

Оценивать прогнозы гораздо сложнее, чем предполагают. Этот урок я получил сложным путем — из обширного и мучительного опыта.

«Апокалипсис… произойдет»

В начале 1980-х многие думающие люди опасались, что концом человечества станут грибы ядерных взрывов. «Если мы будем честны с собой, то должны признать: если не избавимся от ядерных арсеналов, апокалипсис не просто может произойти — он произойдет обязательно, — писал Джонатан Шелл в важной книге „Судьба Земли“. — Если не сегодня, то завтра, если не в этом году, то в следующем»[46]. Противники гонки вооружений миллионами выходили на улицы крупных городов по всему западному миру. В июне 1982 года по Нью-Йорку с маршем прошло 700 тысяч человек — это была одна из крупнейших демонстраций в американской истории.

В 1984 году, получив гранты от фондов Карнеги и Макартуров, Национальный совет по исследованиям — исследовательская ветвь Национальной академии наук США — созвал комиссию из самых выдающихся ученых. Целью ее было, ни много ни мало, «предотвратить ядерную войну». В число членов этой комиссии входили три нобелевских лауреата: физик Чарльз Таунс, экономист Кеннет Эрроу и не поддающийся классификации Герберт Саймон, а также множество других светил, включая математического психолога Амоса Тверски. Я был наименее выдающимся из всех них, причем с большим отрывом: тридцатилетний политический психолог, только-только повышенный до старшего доцента в Калифорнийском университете в Беркли. Место за столом мне досталось благодаря не блистательной и полной достижений карьере, а, скорее, благодаря неортодоксальной исследовательской программе, тесно связанной с целью всего этого проекта.

Комиссия добросовестно выполнила свою работу, пригласив широкий круг экспертов: аналитиков разведки, военных офицеров, представителей правительства, специалистов по контролю над вооружениями, советологов, чтобы обсудить назревшие проблемы. Надо сказать, что эксперты тоже представляли собой особенное зрелище: все крайне осведомленные, умные, красноречивые — и вполне уверенные в том, что знают, что происходит и куда мы направляемся.

Хорошо, что по основным фактам мнение у всех было единым. Правивший много лет советский лидер Леонид Брежнев умер в 1982 году, на смену ему пришел дряхлый старик, который вскоре тоже отошел в мир иной, уступив место еще одному старику, Константину Черненко, — тот также, как ожидалось, должен был скоро умереть. В чем члены комиссии не могли достичь согласия — так это в том, что будет дальше. И либералы, и консерваторы сходились во мнении, что следующий советский лидер окажется еще одним непримиримым коммунистом. Ожесточенные споры велись о том, каковы могут быть причины такого поворота событий. Либералы считали, что жесткая политика Рональда Рейгана усилила позицию сторонников жесткого курса в Кремле — а соответственно, это приведет к неосталинистскому откату и ухудшению отношений между супердержавами. Эксперты от консерваторов, в свою очередь, полагали, что советская система идеально отладила искусство тоталитарного самовоспроизводства, поэтому новый босс будет таким же, как и прежний, а Советский Союз и дальше станет угрожать миру во всем мире, поощряя беспорядки и вторгаясь на территории соседних стран. Обе стороны ничуть не сомневались в своей правоте.

Относительно Черненко эксперты действительно не ошиблись — он умер в марте 1985 года. Однако затем поезд истории сделал резкий поворот, а, как однажды заметил Карл Маркс, на таких поворотах интеллектуалы часто в вагонах не удерживаются и вылетают наружу.

В течение нескольких часов после смерти Черненко генеральным секретарем КПСС Политбюро назначило пятидесятипятилетнего Михаила Горбачева. Человек энергичный и харизматичный, Горбачев быстро и резко сменил направление политики. Его курс на гласность и перестройку привел к либерализации Советского Союза. Горбачев также постарался нормализировать отношения с США и прекратить гонку вооружений. Рональд Рейган поначалу реагировал осторожно, но затем отнесся к инициативе с энтузиазмом, и в течение всего нескольких лет мир переместился от перспективы ядерной войны к новой эре, в которой многие люди, включая лидеров Советского Союза и США, видели проблеск надежды на полное уничтожение ядерного оружия.

Такой поворот событий мало кто предвидел. Однако прошло совсем мало времени, и большинство тех, кто ничего подобного не ожидал, почувствовали полную уверенность в том, что они точно знают как причину, по которой это произошло, так и то, что произойдет дальше. Для либералов все было предельно ясно. Экономика СССР рушилась, и новое поколение советских лидеров уже устало от борьбы с Соединенными Штатами. «Мы не можем продолжать так жить», — сказал Горбачев своей жене Раисе за день до вступления в должность[47]. Так что этого просто не могло не случиться — а значит, если посмотреть под правильным углом, ничего удивительного и не произошло. И нет, никакой заслуги Рейгана тут не было. Напротив, его риторика «империи зла» только укрепляла старую власть Кремля и задерживала неизбежное. Консерваторам объяснение тоже казалось очевидным: Рейган не поддался на провокации Советов, повысил ставку гонки вооружений, и Горбачеву пришлось сбросить карты. Все это было предсказуемо, если смотреть на ситуацию в верном ретроспективном свете.

В тот момент у моего внутреннего циника зародились подозрения: что бы ни случилось, эксперты легко забыли бы все свои неудачные прогнозы и нарисовали арку истории, которая демонстрировала бы, что они с самого начала ожидали такого развития событий. А ведь миру только что открыли огромный сюрприз, влекущий за собой важнейшие последствия. Если и он не зародил ни в ком даже тени сомнения, то что же тогда могло это сделать?

Я не сомневался в уме и репутации членов команды: в конце концов, многие из них получали внушительные научные награды и занимали высокие государственные посты, когда я еще ходил в младшие классы. Но одних только ума и репутации недостаточно. Элита национальной безопасности в тот момент смахивала на выдающихся врачей донаучной эры. Те тоже так и сочились умом и репутацией. Однако иллюзии, порожденные перспективой «за кончиком носа», могут обмануть кого угодно, даже самых лучших и выдающихся — и, наверное, именно самых лучших и выдающихся.