Земля Великого змея - Кирилл Кириллов

— Значит, идем на Тескоко, — отрезал Кортес. — А сейчас всем спать. Утром нас ждут великие дела.

Мирослав остановился у невысокого, по срамное место, забора, огораживающего небольшой сквер у дворцовой стены. Едва коснувшись рукой верхнего края, перемахнул его и направился к массивной каменной скамейке возле весело журчащего источника, выложенного голубой изразцовой плиткой.

На скамейке, по-детски положив под голову кулак, спал замухрыжестого вида испанский гранд в потертом кожаном колете и сбитых по местным каменным дорогам сапожках. С каждым выдохом окрестности окутывал смачный перегар местного кактусового пойла.

Скамья была длиннющая, а горе-конкистадор ростом был не велик, но возлежал по самой середке, от чего слева и справа оставалось по пол-аршина свободного пространства. Русич ухватил пропойцу за ворот и без усилий сдвинул по полированному камню безвольное тело на один край. Сам устроился на другом и достал из-за пазухи сегодняшние покупки.

Первым на свет появился большой испанский кинжал с рукоятью в форме вытянутой капли, увенчанной тяжелым навершием. Мирослав попробовал крепость «рогов» гарды, крепление лезвия, покрутил на ладони, проверяя баланс. Взмахнул пару раз, привыкая.

Оружие знатное, но ухода и присмотра хорошего за ним не было. Пятнышки ржавчины на клинке, кривую заточку и грязь вокруг отверстия, в которое вставлялся хвостовик лезвия, он приметил еще в лавке. Но решил: если подточить и подчистить, то даггер[16]послужит верой и правдой.

Возможно, его хозяин погиб или заложил кинжал, да не смог выкупить обратно. Потому так задешево и отдал его пронырливый генуэзский торговец. На испанское золото потянулось из старушки Европы много всяких лихих и торговых людей, норовивших погреть руки на чужой крови. С прибывающих кораблей в Вера Крус партиями сгружали арбалеты, аркебузы, порох и прочую амуницию, другие товары, вели лошадей. Но все это не бесплатно, в помощь завоевателю, а за полновесное местное золото. История не нова, и московские купцы во время войны заламывали цены за лошадей и кольчуги для ополчения.

Мирослав вздохнул и развернул тряпицу, в которой покоился мешикский клинок из обсидиана. Придирчиво осмотрел кромку широкого листообразного лезвия, глянул темное стекло на просвет. Скрипнул острием по ногтю и скользнул ногтем по острию. Проверил, крепко ли намотана оплетка на стеклянную ручку, поковырял пальцем затвердевшую смолу, которой она была облита. Нож, при внешней неказистости, сработан был на совесть. Русич с улыбкой водрузил его на привычное место, за голенище новенького сапога, который он приобрел на выданные Ромкой из своей доли деньги.

Воин вздрогнул. Ему почудилось какое-то движение на высокой стене, тянувшейся вокруг дворца правителя Талашкалы. Часовой с обходом? Да нет, слишком юрко шастает. Птица? Великовато для птицы. Шестое или седьмое чувство, которое частенько предупреждало его об опасности, на птиц так не реагировало, даже на местных орлов, которые могли унести в поднебесье взрослую козу. Кто же тогда? Лазутчик? Враг?!

Мирослав бросился за ним. Он стрелой несся через наваленные около стены доски и каменные блоки, следуя взглядом за неясной тенью. Мышью протискивался в узкие лазы. Змеей обтекал толпящихся людей, перепрыгивал через лужи и канавы. Тень двигалась стремительно. Вот она мелькнула на фоне темнеющего неба, распласталась по камню, выжидая, пока мимо пройдут гомонящие и ржущие аки кони стражники. Просочилась сквозь балки, поддерживающие котел, где в случае осады можно было растопить смолы и вылить на супостата. Мелькнула среди зубцов и исчезла вновь.

С каждым шагом на душе у Мирослава становилось все тревожнее. В том, что это тать[17]ночной или убивец, он не сомневался, а вот звериная повадка, чутье и умение становиться почти невидимым… Такое ему доводилось видеть лишь однажды, неподалеку от персидского города Казвина, к северо-западу от которого была расположена крепость Аламут. Из нее-то и пришел один из людей тайной секты убийц, основанной Хасаном ас-Саббахом. А люди сказывали, что египетский султан Бейбарс перебил всех ассасинов триста лет тому назад. Мирослав невольно потер длинный шрам, тянущийся от левой ключицы почти до подмышки. Всех, да не всех, как оказалось.

Тень добралась до надвратной башни и юркнула в узкую для взрослого человека бойницу. От башни шел неширокий карниз, по которому можно добраться до окон покоев, отведенных капитанам. Мирослав прикинул расположение комнат и похолодел.

Выходило, что первое окно, которое встретится на пути разбойника, — в спальню доньи Марины, сидевшей там в странном заточении, к которой он уже несколько раз хотел наведаться, да все не решался. А оттуда, если пройти по длинному коридору и свернуть направо, можно попасть в отведенные им с Ромкой покои. А если прямо, то к комнатам Кортеса и других главных капитанов. Воин вполголоса выругался и прибавил ходу.

Донья Марина трепыхнулась, как птица в силке, и затихла. Надменное, покрытое мужественными шрамами лицо приблизилось и, обдавая запахом корицы, от которого теплело в животе и подкашивались ноги, зашептало стремительно прямо в изящное розовое ушко:

— Проведи меня в его спальню!

Она хотела ответить «нет», но закрывающая рот рука не дала издать ни звука.

— Проведи! — Шепот давил на перепонки и накрывал сознание серой пеленой. — Проведи меня в его спальню! Проведи-и-и-и-и-и.

Глаза проникали в душу. Змеиное шипение сверлило разум.

— Проведи-и-и-и-и…

Она словно оторвалась от земли и повисла над ней без всякой поддержки, страшный человек разжал руки. Легкий ветерок из окна повлек ее невесомое тело к двери, которая словно сама собой распахнулась. На лестницу и далее в широкий темный коридор без единого окна. Но свет ей был не нужен, через мрак ее вел горячий шепот над ухом:

— Проведи-и-и-и…

Капитан от инфантерии Рамон де Вилья не торопясь шел длинными, едва освещенными тлеющими жаровнями коридорами в свою спальню. Во всех более или менее пригодных для жизни покоях этого крыла уже расселились небогатые испанские идальго, генуэзские торговцы, монахи захудалых орденов и какие-то вовсе уж темные, хоть и благородного происхождения личности. Ему и Мирославу комнаты достались в самом дальнем коридоре, куда редко забредали слуги и приживалы, во множестве водившиеся во дворце, а испанцы вообще предпочитали не показываться.

Его нынешнее положение Ромку совсем не радовало. Разум твердил, что нужно завтра утром испросить у Кортеса разрешения немедленно отбыть на родину. Добраться до Вера Крус, сесть на самый быстрый корабль и отплыть на Кубу. Там пересесть на другой, идущий в Севилью, а оттуда незамедлительно двинуться в Москву, спасать маму из когтей князя Андрея. Правда, он совсем не представлял, как это сделать. Весть о том, что задание провалено, отец погиб, а разбитые испанцы снова набирают силу, вряд ли обрадует старого царедворца. Может статься, узнав, что как заложница Ромкина мать больше ничего не стоит, князь просто отпустит ее на все четыре стороны. Но может, и нет, ведь чтоб держать парня на привязи, нет крепче каната, чем сыновья любовь. Больше-то в этой жизни у него ничего не осталось. Правда, зачем он князю Андрею? Да хоть зачем, грамотку какую выкрасть или воеводу зарвавшегося подрезать. Мало ли надобностей у начальника царской секретной службы, который и в свои игры поиграть не прочь?