Сила Декстры (книга 3) - Евгения Лопес

– Да, – ошеломленно подтвердил Алан. – Он видел ее пять лет назад, когда умирал на Уту.

– Это не случайно. Им предназначено быть вместе. Так хочет Вселенная.

– Фантастика, – прошептала О-Кина. Хадкор тоже слушал, затаив дыхание и почти не мигая.

– Вы помните легенду об Альфуре?

Трое молодых людей кивнули.

– Помним, – Алан процитировал учебник по истории Вселенной. – Альфур, один из нации общих предков, несколько тысяч лет назад спасший человечество от глобальной катастрофы и расселивший разные кланы по планетам, пригодным для жизни.

– Вот-вот, – улыбнулся У-Руш. – Он обладал нечеловеческой интуицией. Он словно заранее знал, куда нужно лететь, и легко находил такие планеты. Благодаря ему никто тогда не погиб. Потом, правда, люди, оказавшись в непривычных условиях, быстро утратили секреты космических полетов, и вновь каждой цивилизации потребовалось для развития несколько тысяч лет… Но это уже к легенде не относится. Имя Альфура известно всем, но немногие изучали историю глубже, а если окунуться в подробности, то они гласят, что его родители – Аргус и Амайя – могли чувствовать друг друга через космос. А еще некоторые историки считают, что именно от Альфура ведут свой род Атонские короли. Сохранились упоминания о том, что в доме Аргуса, отца Альфура, а позднее – в доме самого Альфура окна всегда были огромными, от пола до потолка. А что это значит?

– Синдром Феронды! – воскликнул Алан. – Генетическая болезнь Атонских королей… Передается по мужской линии. Признак, сцепленный с Y-хромосомой.

– Именно. Не исключено, что Рилонда – прямой потомок Альфура, – заключил У-Руш.

– Потрясающе… – вздохнула О-Кина.

– Да. Теперь вы представляете масштаб будущих дел вот такого ребенка?

– Да…

Все трое некоторое время заворожено молчали, осмысливая услышанное.

– Подумать только, – хмыкнул Алан. – Если бы я не оказался у вас в гостях, никогда не узнал бы всего этого.

– Значит, и ты тоже оказался у нас не зря, – заключил доктор. – Ну что ж, а теперь пора возвращаться в реальность. Уже ночь, идемте все отдыхать.

Алан и Хадкор поблагодарили хозяев за ужин и отправились спать. Но долго еще в полусне Алану грезился мистический образ легендарного героя…

Третий день пребывания в Мару понемногу клонился к вечеру. Алан и Хадкор, который уже практически выздоровел и передвигался самостоятельно, хотя пока еще медленно, сидели на крыльце и обсуждали планы побега. Хадкор с готовностью откликался на все предложения землянина и был согласен выполнять любые действия, от устранения часовых до взлома сейфа, однако Алан, высказав очередную идею, сам тут же находил в ней очевидные изъяны и отказывался от нее. Обдумав вслух с полсотни версий и совершенно измучившись, он замолчал, обхватив голову руками и невидящим взглядом уставившись вдаль.

Вдруг в кустах позади дома отчетливо послышался шорох.

– Алан… Алан! – позвал его чей-то тихий, сдавленный голос. – Иди сюда!

Недоуменно пожав плечами и сделав знак вергийцу оставаться на месте, Алан нырнул в беспорядочно разросшиеся зеленые дебри. И чуть не столкнулся с прятавшимся там Фаттахом…

– Фаттах! – изумился землянин. – Что ты здесь делаешь?

– Тише, – прошипел журналист. – Как ты, надеюсь, догадываешься, я здесь не с официальным визитом… На вот, возьми. Это тебе.

Он протянул руку – на ладони, тускло поблескивая, лежали два электронных ключа.

– Этот – от всех ошейников, а этот – от дверей эйринской научной базы, – показал он.

Алан наклонил голову набок и посмотрел на вергийца с выразительным сомнением.

– Не доверяешь, – вздохнул тот. – Что ж, понимаю… Вот так достаточно убедительно?

С этими словами он поднес один из ключей к замку на ошейнике Алана. Раздался щелчок, и металлическая полоска распалась надвое, освободив горло. Вот тут уже Алан всерьез осознал, что старый «приятель» его действительно не обманывает. И от мысли, что перспектива побега стала вдруг абсолютно реальной, у него захватило дух…

– Но… как?… – недоуменно спросил он, беря ключи. – Как ты?…

– Ну, я же имею доступ в штаб, – грустно усмехнулся Фаттах. – И, когда ты здесь появился, установил в укромном месте мини-камеру, чтобы узнать код сейфа… Сегодня, наконец, повезло, Гархан открывал его, и код записался. Дальше – дело техники… Только учти, бежать нужно ночью. Я буду ждать возле здания базы. Когда освободишь всех, отдашь ключи мне. Заброшу их обратно в сейф, и пусть господа военные ломают голову, как вы умудрились исчезнуть… Гархан туповат, он ни за что не сообразит.

– Ночью – это само собой, – кивнул Алан. – Но я спрашивал не об этом… Почему ты помогаешь мне?

– Да потому, что я хочу помочь хорошим людям, – во взгляде Фаттаха вдруг проступила какая-то потаенная, сокровенная горечь. – Потому, что хочу сделать доброе дело… Чтобы хоть за что-то уважать себя. Потому что уже устал не уважать себя… За страх, за ложь… Но иначе на Верге не выжить. Господин Баррух, едва придя к власти, ввел жесточайшую цензуру. По сути, в СМИ просто запрещена правда. Под страхом смерти. А ведь нас, демократических журналистов, воспитывали на постулате, что истина и честность – это святое…

– Все так серьезно? – уточнил Алан с неподдельным сочувствием.

– Более чем… Знаешь, Алан, пять лет назад, на Номе, когда над миром нависла угроза глобальной войны… Помнишь, несколько дней мы все жили в ужасе, словно замерев. Эти дни стали для меня переломными. Я тогда переосмыслил все свое мировоззрение. Чего стоили мои дурацкие личные амбиции, если все могло рухнуть в один миг? Если все человечество разом могло превратиться в пыль… И я дал себе слово – если все обойдется, изменюсь полностью. Перестану думать только о себе, слышать только себя. Буду всегда считаться с чувствами окружающих…

А кроме того, Алан, ты преподал мне незабываемый урок, когда рискнул собственной жизнью ради друга. Мне тоже захотелось дружбы, крепкой, настоящей… И она у меня появилась по возвращении на Вергу. Вот только два года назад одного из моих друзей обвинили в государственной измене и посадили в тюрьму на 10 лет. Второй вообще бесследно исчез. А вина их была в том, что писали правду…

А я… Я ничего не мог сделать. У меня уже была семья, жена и дочь, ей сейчас два года, а еще родители… Я боялся за них, за всех. И сейчас боюсь. Поэтому вынужден приспосабливаться…

Я лгу. И презираю себя. Ты не представляешь, Алан, как тяжело жить не в ладах с собственной совестью. Петь дифирамбы господину Баруху, якобы самому мудрому и справедливому, зная, что на самом деле это – лютый, беспощадный тиран, для которого человеческие жизни ничего не значат и ничего не стоят. Сочинять сказки о свободе и демократии, о благополучии народа и неограниченных возможностях, зная, что все это – ложь, ложь… Циничная, беззастенчивая, наглая ложь. И поэтому, если я, в теперешнем своем положении, могу сделать хоть какое-то благородное дело, я его сделаю. Хотя бы чуть-чуть реабилитируюсь – сам перед собой. И, как я уже сказал, помогу хорошим людям… – он улыбнулся несколько смущенно. – Я ведь следил за твоими подвигами, Алан. И очень уважаю твою исключительную смелость.