Застолья со звездами - Анатолий Баюканский

Я уже знал эту историю наизусть. Во время чествования дирижёра в Москве, а был его юбилей, в честь Светланова было сказано немало восторженных слов. Сам доктор скромно сидел в затемнённой ложе, и когда подвыпившие гости дирижёра попросили Альпа сказать что-нибудь доброе в честь юбиляра, он не сразу согласился, но всё же встал и проговорил: «Здесь многое было сказано о жизни дирижёра, но я знаю его лучше всех, ибо видел его во время операции и спереди и сзади». Присутствующие, конечно, догадались о чём шла речь. Доктор искуснейшим образом удалил больному опухоль из прямой кишки.

Услышал я от доктора немало и других удивительных историй. Узнал о том, что его именем названа одна из звезд Космоса. Мы сидели на причале дебаркадера порта Пицунды. Смотрели за тем, как играли вблизи берега дельфины, и тут к нам подошёл молдавский поэт Григорий Перов и без всякого вступления прочёл всего две стихотворные строки:

И, ничего не объясняя, пошёл прочь. Этот поэт — провидец оказался прав. Буквально через несколько дней разразилась война между Грузией и Абхазией.

И с тех пор, к большому сожалению, мы больше не виделись с доктором Альпом.

Да, чуть не забыл сказать, что в тот последний памятный вечер у моря, мы словно предчувствуя расставание, напились, как графоманы, у которых отвергли их первую рукопись книги.

Польша, Варшава

Когда в 1986 году вышел из печати мой роман «Соколиные ратники», рассказывающий о судьбе русских и польских политкаторжан, отбывающих каторгу на Сахалине, мне позвонил польский журналист Тадеуш Самборский. Этот известный представитель Польской Крестьянской партии был тогда собственным корреспондентом газеты «Дзеник людовы» в Москве. Когда он написал в газете о вышедшей в СССР книге и поименно перечислил героев романа — поляков, произошло невероятное. Нашлись потомки одного поляка-каторжанина — Шмауса, сидевшего тогда на каторге и упоминаемого мною в романе. Они-то и пригласили меня в гости, чтобы я рассказал им о судьбе их прадеда.

Малишевские и Шмаусы, встретив нас в Варшаве, привезли домой и сразу же пригласили пообедать.

Когда мы вошли в столовую, увидели непривычно скромно накрытый стол — минеральная вода, бутерброды, супницы. Я не смог вытерпеть эдакой «бедности», лихо выставил на середину стола «Посольскую» нашего липецкого ликеро-водочного завода, по слухам, именно ее любил «откушивать» тогдашний премьер-министр страны Николай Косыгин. Но… хозяйка весело глянула на меня и убрала мою знаменитую «Посольскую» со стола.

Я ничего не понимал: «Где же выпивка? Неужели я попал в семью баптистов?» Все оказалось намного проще: по польским традициям гости сначала подкрепляются, чтобы не ожечь спиртным желудок и печень, а потом… Словом, откушав по тарелочке супчика и аппетитного жаркого, я вместе с хозяином квартиры вышел в гостиную, чтобы начать разговор, ради которого меня и пригласили в Польшу. Однако вскоре разговор пришлось прервать. Нас снова пригласили в столовую.

Малишевские и Шмаусы происходили из древних польских родов, поэтому старались соблюдать традиции. Войдя в столовую, я едва не вскрикнул от изумления — весь трехметровый стол был тесно уставлен разнокалиберными бутылками — бренди, виски, коньяки, водка, сливовица, а моя «Посольская» скромно притулилась в конце стола, уступив место более солидным бутылкам с красочными этикетками.

И пошел пир горой. Само собой, возникли вопросы и разговоры, потом стали вместе «спивать» «Подмосковные вечера» и «польскую застольную».

Пили много, но почему-то пьяных не было. Мы, русские, порой употребляем «зеленого змия» с одной целью — быстрей «забалдеть», а поляки, как я уже упоминал, берегут свое здоровье, оказывается, оно им дорого. Поэтому они сначала закусят, а потом… пей сколько влезет…

Латвия, Дубулты

Передо мной один из самых дорогих сердцу автографов Валентина Саввича Пикуля. Роман называется «Три возраста Окини-сан». И автограф, где написано: «Авторский экз. Анатолию Борисовичу Баюканскому, моему коллеге, остриженному, как и я, женою. Виват! В. Пикуль, XX в.».

А теперь не совсем обычная история моего знакомства с этим замечательным и популярным литератором. Началась она с трагикомического случая: в доме творчества Дубулты, под Ригой, меня усадили в столовой за один стол с двумя белорусскими коллегами. Четвертым оказался не больно-то тогда известный писатель из Риги Валентин Пикуль. Видели мы его в столовой крайне редко. Писатель работал настолько самозабвенно, что появлялся за обедом и ужином тогда, когда все уже покидали столовую, торопливо ел и быстро возвращался в номер.

К тому времени у меня писательский альбом насчитывал уже около сотни автографов. Улучив момент, я попросил Валентина Саввича оставить на память о нашей редкой встрече краткую запись. Пикуль насторожился: «Я никогда и никому никаких автографов не даю!» — резковато ответил он.

Вечером, в холле, попивая коньячок с рижским бальзамом, я рассказал об этом моему другу Владимиру Добрякову. А тот вдруг предложил: «Давай устроим розыгрыш». Мы выжали пасту из стержня шариковой ручки, Добряков приложил свой палец к пасте, затем оттиснул на чистом листе бумаги и внизу подписал: «Отпечаток указательного пальца Валентина Пикуля».

Ранним утром в дверь моего номера постучали. Появился взволнованный Пикуль. Оказывается, каким-то образом он успел узнать про свой «автограф».

— Где вы сняли отпечаток моего пальца? — сурово спросил Пикуль. — В столовой, со стакана?

Я не мог удержаться от смеха, стал объяснять, но Пикуль был непреклонен:

— Либо вы отдаете мне отпечаток немедленно, либо… — глаза его блеснули.

Мне ничего не оставалось, как вернуть ему лист с пальцем Добрякова.

* * *

Прошло несколько лет. Случай этот забылся. Но в 1985 году Валентин Саввич, став широко известным писателем, давал обширное и очень редкое интервью Центральному телевидению. Рассказал о своей работе, о боевой молодости, упомянул о том, что ему некогда даже ходить в парикмахерскую, стрижет его жена, затем поведал читателям, что начал работу над новым романом о сахалинской каторге.

На следующий день я отправил в Ригу письмо такого содержания: «Валентин Саввич! Прослушав ваше интервью, решил оказать вам безвозмездную помощь в работе над «Каторгой». Дело в том, что у меня только что вышел из печати роман… о сахалинской каторге под названием «Соколиные ратники». Вложил в большой конверт свой роман с автографом, шутя напомнил о его «автографе», в Дубултах, а также предложил архивные материалы о каторге.

Известно, что Пикуль обладал поистине феноменальной способностью фантазировать, основываясь на фактах. Сам он на Сахалине не бывал, а я, грешный, прожил там аж 15 лет, прошел по всей каторжной земле на лыжах, часто бывал в командировках на северном Сахалине, задумав роман о каторге, уехал туда жить на полгода, переворошил все архивы, застал даже в живых последнего политкаторжанина Станислава Бугайского, которому шел тогда девяносто четвертый год. Кстати, позже ему на Сахалине поставили памятник, а в музее революции Варшавы вычеркнули его из списка «без вести пропавших». Вот почему я от щедрости душевной решил оказать документальную помощь коллеге. Бывают у меня такие причуды. Возьму вдруг и отдам первому встречному что-нибудь очень ценное для себя. Ну, ладно, каким уродился…