Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - Анна Пастернак

Интерес Пастернака к Зинаиде рос все лето 1930 года, пока они с Евгенией отдыхали в Ирпене бок о бок с друзьями, историком Валентином Асмусом и его женой Ириной. Дополняли эту дружескую компанию Зинаида, Генрих и их сыновья, которым было тогда соответственно два и три года, а также брат Бориса Александр (которого в семье звали Шурой) с семьей: женой Ириной и сыном Федей. Ирпень был прекрасен: ленивая жара, волы, пасущиеся в полях, луга, заросшие дикими цветами, а в отдалении укрытые тенью берега реки Ирпень – лето во всей своей красе и полноте. Дача Бориса и Евгении стояла на отдельном участке, окруженная лесом. Евгения писала маслом гигантский раскидистый дуб, чья крона осеняла их участок. Долгими вечерами ужинали на свежем воздухе, наблюдая, как в темноте трепещут светлячки и огоньки свечей, обсуждая философию и литературу, читая вслух стихи и слушая игру Генриха.

Зинаида организовала доставку рояля из Киева, чтобы ее муж мог репетировать сольный концерт, который собирался дать на открытой сцене киевского Купеческого сада 15 августа. Вся компания из Ирпеня присутствовала на этом концерте. Вечер выдался душным, и к концу его стали сгущаться грозовые тучи. Генрих играл концерт ми минор Шопена, публика горячо принимала пианиста. К концу исполнения разразилась яростная гроза со сверканием молний и громовыми раскатами. В то время как пианиста и оркестр от ливня прикрывал свод эстрады, слушатели промокли до нитки. Однако никто из аудитории, завороженной музыкой, не покинул своего места. Тот вечер и исполнение Генрихом шопеновского концерта стали основой стихотворения Пастернака «Баллада», которое он посвятил пианисту.

В то время как Бориса это лето привело в тонус и зарядило энергией, Зинаида и Евгения невзлюбили друг друга, вероятно, интуитивно чувствуя, что вскоре им предстоит стать соперницами. Поначалу Зинаида старалась поменьше общаться с Пастернаками. Ее тревожили не только неумеренные похвалы Бориса, расточаемые ее талантам домохозяйки, и его поведение (он пользовался любой возможностью помочь по дому или насобирать хвороста, принести воды из колодца или просто побыть рядом, с наслаждением вдыхая запах только что поглаженного ею белья). Зинаиде не нравилась Евгения. Зинаида, почти по-военному суровая в своих семейных принципах, считала элегантную Евгению – эфирное создание – испорченной, ленивой и избалованной. А Евгения, в свою очередь, презирала эту крепкую, похожую на итальянку женщину за неискушенность и грубость. Борис же беспечно игнорировал растущее напряжение между ними.

Их компания распалась в сентябре, и к концу месяца на дачах остались только семьи Бориса и Зинаиды. И вот приблизился день отъезда. Уезжать все должны были рано утром. Накануне вечером Зинаида, уже сложившая вещи, пришла на дачу Бориса, чтобы проверить, готовы ли Пастернаки к отъезду. Евгения паковала картины, которые писала все лето, в то время как Борис укладывал вещи в чемоданы с той тщательной аккуратностью, к которой его приучили в детстве. Поскольку времени оставалось мало, Зинаида подключилась к делу и помогла завершить все сборы. Борис был вне себя от восторга. Однако бедняжке Евгении Зинаида с ее собственнической и властной натурой, должно быть, была как кость в горле. Впоследствии Борис выразил свое восхищение летом, проведенным с Зинаидой, в начальных строках четвертого стихотворения из сборника «Второе рождение»:

Следующим вечером оба семейства погрузились в поезд Киев – Москва. Вскоре Генрих и оба его сына уже спали, а Зинаида вышла в коридор покурить. Борис оставил тоже уснувших Евгению и сына и пошел вслед за Зинаидой. Три часа они проговорили, стоя в коридоре вагона, под мерный перестук колес. Борис, который не мог больше сдерживаться, признался Зинаиде в любви.

В почти комической попытке охладить его пыл Зинаида рассказала об эпизоде из своей юности. Она призналась Борису, что с пятнадцатилетнего возраста была любовницей своего кузена, Николая Мелитинского, которому было тогда сорок пять лет. Ее отец, военный инженер, который женился на восемнадцатилетней матери Зинаиды, уже будучи пятидесятилетним, умер, когда Зинаиде было десять. Финансовое положение матери было трудным, она с трудом наскребла денег, чтобы отправить дочь учиться в Смольный институт благородных девиц. Во время учебы Зинаида и ее кузен встречались на квартире, специально снятой для любовных свиданий. Чувство вины, связанное с этими безрассудными годами, впоследствии мучило и терзало ее.

Наивная! Она и не подозревала, что Пастернака, будущего романиста, повесть о ее унижении не обескуражит и не отвратит, а, наоборот, привлечет. Вскоре после этого Борис описывал ее так: «Жена у Нейгауза красавица, какой, по-видимому, судя по свидетельствам и судьбе, была Мария Стюарт[111]». Подростковая история Зинаиды легла в основу «предыстории» Лары в «Докторе Живаго»: Лару соблазняет адвокат Виктор Ипполитович Комаровский, который гораздо старше ее. «Ее руки поражали,[112] как может удивлять высокий образ мыслей. Ее тень на обоях номера казалась силуэтом ее неиспорченности. Рубашка обтягивала ей грудь простодушно и туго, как кусок холста, натянутый на пяльцы… Шапка ее волос, в беспорядке разметанная по подушке, дымом своей красоты ела Комаровскому глаза и проникала в душу». Когда Лара говорит о том, как ее испортил роман с Комаровским, в ее словах почти слышен голос Зинаиды в поезде, пытающейся охладить пыл Бориса. «Я – надломленная,[113] я с трещиной на всю жизнь, – говорит Лара Юрию Живаго. – Меня преждевременно, преступно рано сделали женщиной, посвятив в жизнь с наихудшей стороны, в ложном, бульварном толковании самоуверенного пожилого тунеядца прежнего времени, всем пользовавшегося, все себе позволявшего».

Семена будущего образа Лары были посеяны встречей Пастернака с Зинаидой, но когда позднее Борис влюбился в Ольгу Ивинскую, именно она полностью воплотила живой прототип его Лары.

Вскоре по возвращении из Ирпеня Борис устроил семейный скандал. Эгоистично поставив свои желания на первое место, он признался Евгении в любви к Зинаиде, а потом пошел к Генриху и объявил ему, что питает страсть к его жене. Встреча прошла очень эмоционально и напряженно, в типичном для Бориса стиле. Оба рыдали. Борис говорил о своем глубоком восхищении Генрихом и привязанности к нему и с характерной для него бестактностью подарил пианисту копию стихотворения «Баллада». А потом принялся уверять, что не сможет жить без Зинаиды.

Наперсница и подруга Бориса, поэтесса Марина Цветаева, считала, что Пастернак сам провоцирует катастрофу. «Боюсь за Бориса,[114] – писала она. – В России мор на поэтов – за десять лет целый список! Катастрофа неизбежна: во-первых, муж, во-вторых, у Б. жена и сын, в-третьих – красива (Б. будет ревновать), в-четвертых и в главных – Б. на счастливую любовь неспособен. Для него любить – значит мучиться».