Обелиск на меридиане - Владимир Миронович Понизовский

поспешил в гардеробную, чтобы сменить одежду — вместо привычного мундира и армейских сапог облачиться в синий сатиновый халат, шаровары с завязками на щиколотках, надеть туфли с войлочными подошвами и загнутыми вверх носками. Предстояло тщательно выполнить церемонию приема. Для встречи каждого гостя, в зависимости от его ранга, существовал свой ритуал, в который можно было внести лишь незначительные изменения — в зависимости от того, какие цели при встрече преследовал хозяин дома. Чан Кайши делал исключение лишь для прибывавших с докладами офицеров: в рабочем кабинете церемонии были сведены до минимума. И то это было не всегда, а лишь со времен нетерпеливого Галина, главного военного советника, «хунданжэня»[5].

Тем более строго нужно соблюсти ритуал сегодня. Чан Кайши многого ждет от этой встречи.

Судя по шорохам, гость уже был препровожден в приемную. Теперь предстояло выдержать паузу: знаком уважения считалась не поспешность хозяина дома, а, наоборот, тщательная его подготовка к встрече высокого посетителя.

Наконец, исчерпав паузу, Чан вышел в соседнюю комнату с почтительной и радостной улыбкой на лице; трижды, полуприсев, будто намереваясь упасть на колени, поклонился, прижав к груди сложенные ладонями руки, а затем, пятясь, как бы проложил гостю дорогу в гостиную.

— Счастлив принять труд твоих почтенных шагов, достоуважаемый старший брат! — снова отвесил он низкий поклон. — Осмелюсь спросить, какое драгоценное имя украшает высокого гостя?

— Нижайший слуга твой носит ничтожное имя Ван, — снисходительно отозвался пришедший.

— Питаю надежды, что твой путь к моему скромному дому, высокий гость, не был труден. Для меня было бы величайшей радостью узнать, глубокочтимый старший брат, каково твое долголетие — тебе пятьдесят и сколько?

— Мой возраст, милостивый старший брат, самый мизерный — всего лишь каких-нибудь сорок пять лет, — ответствовал гость.

— О, твоей милости, старший брат, вполне можно дать на пятнадцать лет больше.

Посетитель скромным кивком принял комплимент.

— Осмелюсь утолить свое безмерное любопытство: сколько у достойного гостя драгоценных наследников?

— У жалкого твоего младшего брата в роду всего три глупых козявки…

Пока вершился этот обязательный, как вдох-выдох, обмен фразами-любезностями, при котором спрашивающий непременно возвеличивал собеседника, а отвечающий уничижал себя, слуги в белых халатах бесшумно вносили и расставляли в гостиной низкие столики, жаровню, чайную утварь. Чан Кайши с почтительностью, даже с подобострастием глядел на гостя и прикидывал: какое положение занимает он в клане «Великого дракона»?.. Манеры Вана, медлительные движения, скромное, однако же дорогое одеяние, длинные ногти на указательном и безымянном пальцах — такие ногти долго холят, сохраняют в специальных драгоценных коробочках-футлярах — все это подтверждало принадлежность его к высшим слоям тайной иерархии. На одутловатом лице гостя красовались большие очки в золотой оправе. Стекла, отражая блики света, делали его взгляд еще более непроницаемым.

Наконец вода в сосуде над жаровней заклокотала.

Чан Кайши, кивком отослав из комнаты слуг, взял обеими ладонями чашку, накрытую блюдцем, и с поклоном поднес гостю. Теперь можно было, завершив ритуал, перейти к делу.

— Я молю ниспослать «Великому» десять тысяч лет жизни, здоровья и процветания, — проговорил Чан Кайши. — Я припадаю к его стопам со словами бесконечной благодарности за благодеяния, оказанные ничтожнейшему из земных червей.

Ван сдвинул блюдце с чашечки и пригубил горячий ароматный напиток:

— «Великий» примет эти слова с похвалой. Я удостоен великой чести передать тебе, генерал, также пожелания десяти тысяч лет жизни и десяти тысяч выдающихся побед.

— Почтительно осмеливаюсь довести до сведения «Великого», что господа промышленники и банкиры передали мне, как и обещали, еще тридцать миллионов долларов для укрепления правопорядка. Из этой суммы я готов любую долю положить к стопам «Великого». Где и когда я смог бы это сделать?

Гость снова мелко отглотнул, посмаковал чай. Напиток был не черный, сладкий, какой пьют на Севере, а зеленый, без сахара, смешанный с лепестками жасмина и роз.

— Твой неразумный младший брат, как всегда, туг на ухо: ты, глубокочтимый генерал, назвал сумму в пятьдесят миллионов долларов?

— Я уверен, что слух высокоуважаемого господина моего сравним со слухом Гуань-ди[6], — закипая злостью, любезно ответил Чан Кайши и тоже отпил глоток. — Пусть небо и земля будут свидетелями: пока мною получено лишь столько, сколько я назвал. Остальные деньги обещаны в будущем. Но пусть свет моей милости, «Великий дракон», знает, что и в будущем ему принадлежит любая доля.

Гость наклонил голову, выражая молчаливое согласие. Генерал же подумал: а знает ли «Великий дракон», что посланцы, пожаловавшие из Токио, посулили ему еще шестьдесят миллионов? Известно ли предводителю клана, что и американцы, через «папашу Чарли», уже подбросили не мало? И что он вместе с Мэйлин и ее братом намерен учредить в Поднебесной собственный банк?.. Вот какими деньгами начинает он теперь ворочать!..

В Чан Кайши уже пробуждался не столь давний хваткий делец шанхайской биржи. Да разве сравнить масштабы?.. Но услуги — услугами, слово — словом, а деньгам должен знать счет только их владелец. Деньги — без глаз. Глаза у того, кто их получает или отдает. Сейчас получал он. В прошлом бедняк, он становился богат, надежно богат. Такие деньги — не утлая джонка, а дредноут. На нем уже можно пускаться в большое плавание. Не за горами время, когда не он будет платить дань «Великому дракону», а тот — ему. Но пока это время еще не наступило.

— Я хочу выразить надежду, что «Великий» будет и впредь покровительствовать мне и что дружба, согласие и взаимопонимание будут, сопутствовать братьям по клану во все грядущие годы, — произнес он. — Уповая на неизменное благорасположение «Великого», в надежде снова прибегнуть к его помощи и осмелился я просить встречи с его высоким представителем.

— Недостойный слуга готов выслушать твою просьбу.

Чан Кайши задумался. Пришло время?.. Да, пришло… Испокон веков на Пекин претендовали все, кто помышлял стать правителем Китая. Последним восседал в Пурпурном дворце Чжан Цзолинь. Теперь столицей овладел он. Престарелый генералиссимус без боя уступил ему вожделенный город. Чжан Цзолиня уже нет на земле, его дух ушел на небо. Но сын его, молча отведя свои дивизии в Маньчжурию, как бы демонстрирует, что лишь временно покидает поле соперничества за власть. Мукденская армия — самая боеспособная из армий китайских предводителей, лучше вооруженная и вымуштрованная: постарались японцы, много лет опекавшие ее… Нет, пока знамя гоминьдана не будет реять над всей страной, Чан Кайши не может считать, что достиг своей цели. В одном лесу не живут два тигра. Но в какие слова облечь свою просьбу?..

— Мои чаяния — лишь о процветании Поднебесной, без кровопролития и междоусобных войн. Если «Великий» соблаговолит оказать покровительство своему бездарному слуге, то я хотел бы с его помощью вступить в