Гора Тяньдэншань - Фань Ипин

Пламя охватило их тела, они были так возбуждены, что уже не могли сопротивляться этой страсти, сопротивляясь, можно было погибнуть, так уж лучше пусть они погибнут в этом огне. Вэй Цзюньхун поднял Лун Мин и огромными шагами направился к единственному освещенному месту — к ее дому. Казалось, что он спасает ее, но он спасал самого себя.

Вэй Цзюньхун положил девушку на кровать. Лун Мин лежала там, словно тяжелобольной пациент на операционном столе. Да, он собирался сделать ей операцию, суетился и торопился, потому что не был хорошим врачом. Строго говоря, он и врачом-то не был, так как никогда не делал такие операции женщинам. Его энергичные, но бестолковые действия как будто пробудили разум Лун Мин. Она слегка оттолкнула его, и, несмотря на все его первобытные действия, не давала ему прорвать ее последнюю линию обороны.

Вэй Цзюньхун тоже очнулся и, как говорится, свернул знамена, перестал бить в барабан и ударами гонга отозвал войска, он не мог овладеть ею сейчас. Он обещал, еще вчера торжественно клялся, что они сохранят свое целомудрие до первой брачной ночи. Он понял, почему Лун Мин сопротивлялась, и преклонялся перед ее рассудительностью и убеждениями. Ему следует поучиться у нее, следует уважать ее, отныне и впредь нельзя переходить последнюю черту, нужно твердо помнить об этом.

— Прости меня, — произнесла Лун Мин. Ее глаза были наполнены слезами, было видно, что она чувствует себя беспомощной и страдает.

Вэй Цзюньхун опешил, ведь это ему следовало извиняться!

— Прости, — снова сказала Лун Мин, и из ее глаз хлынули слезы. — Я люблю тебя, и я тоже хочу…

Вэй Цзюньхун прикрыл ей рот рукой:

— Не говори, я знаю, я все понимаю. Не плачь, не надо плакать, хорошо? — Он поднял руку и вытер ей слезы.

— Ты, наверное, еще не ел? — спросила Лун Мин.

Вэй Цзюньхун покачал головой.

— И я нет, — Лун Мин встала с кровати и поправила сбившуюся одежду. — Пойду приготовлю.

— Я помогу.

Вместе они приготовили ужин: тарелку вареной на пару́ солонины, тушеные побеги тыквы, суп с яйцом, ну и, конечно, рис.

Вэй Цзюньхун увидел в руках у Лун Мин баночку с острым перцем, протянул палочки и переложил несколько перцев в ее пиалу. Кроваво-красный перец почти полностью закрыл рис, словно багровое облако на заре. Во время приготовления пищи Лун Мин спрашивала его, ест ли он острое, он ответил, что нет, поэтому вся еда сейчас была пресная. А вот Лун Мин, наоборот, любила еду поострее, но ужин должен был удовлетворять вкусу Вэй Цзюньхуна.

— Девушки из Сычуани[22] обожают острое! — сказал Вэй Цзюньхун, глядя на перец в пиале Лун Мин.

Она сначала рассмеялась, но тут же замерла:

— Я не из Сычуани.

— Не может быть!

— Ты же проверял меня, разве не видел мое удостоверение личности? И разве не узнавал, откуда я родом? — неожиданно строго сказала Лун Мин.

Вэй Цзюньхун поспешил извиниться:

— Прости, я забыл, увидел, что ты ешь острое, решил, что ты из Сычуани.

— А если человек ест собачатину, то он из Юйлиня?

— Верно, верно, те, кто едят собачатину, совсем не обязательно родом из Юйлиня, да и в самом Юйлине не все едят собак.

— А ты ешь собак?

— Нет.

— Ты из Юйлиня?

— Тоже нет. — Вэй Цзюньхун проглотил кусок. — Я родом из Дуаня. Точнее — деревня Шанлин, поселок Цзиншэн уезда Дуань.

— Сколько подробностей!

— Это для того, чтобы ты знала мельчайшие детали моей жизни.

— Я слышала об уезде Дуань, там ведь еще рядом уезд Даянь, так?

— Ты там бывала? Ты ездила в уезд Даянь?

— Нет, не бывала, но ты думаешь, что я не знаю географию и не разглядываю карту? В Дуане был директор школы по имени Мо Чжэньгао, его поступки трогали сердца людей, жаль только, что хорошие люди долго не живут…

— Я его ученик! Он преподавал мне язык и литературу в старшей школе.

— Правда?

— Да, я и на поминки ездил.

— Какие иероглифы в названии поселка Цзиншэн?

— Цзин — иероглиф со значением «цветущий, пышный», а шэн — «цветущий, преуспевающий».

— А деревню вашу еще называют Шанганьлин[23]. Очень воодушевляюще!

— Нет, она называется Шанлин, без иероглифа «гань», — поправил ее Вэй Цзюньхун.

— И без этого иероглифа в уезде с таким названием могут появиться герои, такие как ты, — произнесла Лун Мин и внезапно улыбнулась, лицо ее снова потеплело.

Благодаря комплиментам Лун Мин и, главное, из-за того, что выражение ее лица изменилось, Вэй Цзюньхун успокоился и вновь воодушевился.

— Эх, сюда бы еще вина!

— Нет. И даже если бы было, не дала бы, не позволила бы тебе пить. Ты вчера так напился, что я испугалась.

— Чего испугалась?

— Что ты не очнешься после выпитого.

— Я готов навечно забыться в твоих нежных объятиях.

— Похоже, я слишком много масла добавила в еду, — сказала Лун Мин, глядя на блестящие от масла губы Вэй Цзюньхуна. — Когда ты перейдешь к обсуждению служебного дела?

Вэй Цзюньхун уставился на нее, словно забыл, о чем вообще речь. Он прожевал кусок, проглотил, запил супом и только после этого отложил палочки.

— Дело вот в чем. Линь Вэйвэнь использовал твоих учеников для торговли наркотиками, это ведь ты сама сказала. Я рассказал об этом своему начальнику. Вчера, когда надо было уладить дело с ребятами в реабилитационном центре, я разгорячился и рассказал начальнику о том, что Линь вовлекал детей в торговлю наркотой. Нельзя сказать, что я проболтался, ведь огонь в бумаге не спрячешь. Начальник отнесся к этому очень серьезно, сказать, что он разволновался — это ничего не сказать. Ведь его срок полномочий подходит к концу, и его либо должны оставить на этой должности, либо повысить. И если подтвердится, что все это правда, то даже без расследования ему вряд ли удастся пойти на повышение или сохранить свою должность. Поэтому он дал задание мне и начальнику угрозыска провести расследование. В настоящее время это расследование мы проводим тайно, поэтому я и приехал один. Расскажи мне, пожалуйста, все, что тебе известно.

Лун Мин тоже отложила палочки, глядя на Вэй Цзюньхуна, который с такой заботой говорил о своем начальнике: