Я – Гагарин. «Звездные войны» СССР - Георгий Бес

В Кремль срочно были вызваны Мстислав Келдыш, Игорь Курчатов и Сергей Королев. Хозяин кабинета, на стене которого висел портрет его отца, принял их сдержанно. Василий Сталин говорил отрывисто, резко – чувствовалось, что он едва сдерживается. И все же с его неумолимой логикой было трудно спорить даже именитым академикам – «отцам» советских ракет и атомных бомб.

– Сначала американский спутник подорвал на орбите наш аппарат с собакой Лайкой. Потом Пауэрс на разведчике «U-2» устроил нам Первомай в прошлом году. Теперь это незапланированное снижение американского спутника над нашей территорией. Даю голову на отсечение – это ведь попытка орбитальной бомбардировки?.. – не то спросил, не то констатировал Василий Сталин.

– Так точно, товарищ Верховный.

– Каковы координаты цели?

– По данным наших расчетчиков, выкладки которых я перепроверил лично, это 50 градусов 07 минут северной широты и 78 градусов 43 минуты восточной долготы.

– Семипалатинский ядерный испытательный полигон, – медленно кивнул Василий Сталин. – И это значит, что…

Многозначительную паузу заполнила пронзительная трель красного телефона правительственной связи.

Молодой Сталин медленно поднес телефонную трубку к уху:

– Я внимательно вас слушаю, товарищ Маршал Советского Союза… – Пауза не затянулась надолго. – Товарищ Жуков докладывает, что на Семипалатинском полигоне произведен ядерный взрыв. Он также утверждает, что у нас никаких атомных испытаний на 23 февраля 1961 года не было запланировано. Это значит только одно: американцы дали нам ядерный щелчок по носу с орбиты! И я спрашиваю вас, товарищи ученые: как вы не смогли этому помешать? За вами стоит вся мощь огромной страны и самоотверженного народа, еще совсем недавно победившего гитлеровский фашизм! И что?.. Вам должно быть стыдно. – Василий Сталин не хуже своего отца был способен правильно расставлять смысловые акценты и мотивировать своих подчиненных.

Новый глава великой страны тоже, как и прежний всесильный хозяин этого кабинета, любил работать по ночам. А в этот раз «мозговой штурм» не прекращался около полутора суток!

* * *

Суровая и бесплодная пустыня Семипалатинского полигона раскинулась на восемнадцать с половиной тысяч квадратных километров. Хмурым февральским утром над бескрайней радиоактивной равниной появилась падающая звезда. То, что она имеет рукотворное происхождение, никто из персонала ядерного полигона и не сомневался. Расчеты зенитно-ракетных комплексов «С-75» и новейших «С-125» уже давно «вели» неопознанный космический объект.

Когда он достиг высоты тридцати тысяч метров, прозвучал сигнал общей тревоги. Все на полигоне привычно заняли свои места в железобетонных бункерах. Даже зенитно-ракетные дивизионы были защищены бетонными капонирами, предохраняющими от воздействия ударной волны и вспышки ядерного взрыва.

В тридцати километрах от условной границы Семипалатинского полигона барражировала пара четырехмоторных бомбардировщиков «Ту-4». Это были самолеты-лаборатории: воздушные контрольно-измерительные пункты. Их прикрывало звено истребителей перехватчиков «Су-9» с управляемыми ракетами под треугольными крыльями. В общем, все шло штатно, как на очередных испытаниях «ядрены бомбы». Вот только испытания эти в сверхсекретном в те годы и в той реальности Семипалатинске были нагло навязаны американской стороной.

Ярчайшая вспышка озарила поросшую высохшим колючим кустарником и запорошенную снегом безлюдную пустыню, и все утонуло в этом сиянии. Огненный шар кипящей плазмы лопнул страшной ударной волной.

Кверху потянулся дымный гриб. От его «ножки» продолжали расходиться радиальные волны спрессованного до броневой твердости воздуха. Раскаленный вал прокатился по безлюдной местности, а грибовидное облако продолжало разрастаться.

– Вот это шарахнуло! – Начальник Семипалатинского ядерного полигона генерал-лейтенант артиллерии Петр Рожанович подошел к обзорному перископу. – С полтора десятка килотонн будет…

– Прислали нам американцы «подарочек», теперь долго расхлебывать будем… – отозвался один из операторов контрольно-измерительного комплекса.

– Не мы одни, а ракетчики – вот это уж точно!

* * *

В плотно зашторенное окно сталинского кабинета робко просочилось серое утреннее марево. Василий Сталин попросил бессменного секретаря Поскребышева, который еще его отцу служил верой и правдой, принести крепчайший черный чай и бутерброды с ветчиной и сыром. Ученые и военные отдали дань и тому, и другому. Голод после «мозгового штурма» уравнял ученые и военные звания. Мужчины слишком хорошо знали друг друга, чтобы испытывать стеснение. Да и к тому же все они решали государственные вопросы такой значимости и такого масштаба, что стали неким «Орденом технократов» внутри Красной империи СССР. Президент Академии наук СССР Мстислав Келдыш, «отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов, всесильный и деспотичный, но гениальный Сергей Королев, председатель комиссии ЦК по науке и новой технике Лаврентий Берия, министр обороны СССР маршал Георгий Жуков, назначенный вместо погибшего Неделина командующим РВСН маршал авиации Евгений Савицкий, Главнокомандующий ВВС маршал Константин Вершинин.

– Первый космонавт должен отправиться на орбиту и вернуться оттуда живым и невредимым этой весной! – жестко окончил совещание Василий Сталин.

Дни неслись, словно спрессованные сумасшедшими космическими скоростями. Два года шестеро отважных летчиков проходили самые невероятные испытания, находились под самыми изощренными физическими, морально-психологическими и интеллектуальными нагрузками. Они заучивали целые страницы инструкций, выводили в толстых тетрадях бесконечные ряды мудреных аэродинамических и баллистических формул. И в то же время они вертелись на центрифугах, тренировались на велотренажерах и вибростендах, проходили многочисленные медицинские пробы, сдавали анализы и сложнейшие психологические тесты.

Не менее тяжелыми, чем свинец перегрузок, были испытания в сурдокамере – днями и неделями в полном одиночестве и в безмолвии. Казалось, что тут такого: сиди себе в тишине и покое и выполняй все предписания врачей-экспериментаторов. Но нет же, после долгого сидения в «научном карцере» даже у самых стойких кандидатов в космонавты возникали серьезные нарушения в восприятии окружающей реальности. Одним казалось, что стены сурдобарокамеры сдвигаются, у других возникает ощущение, что изолированный отсек вращается с бешеной скоростью, третьи говорят, что контрольная приборная панель плавится от огромной температуры.

А после сложнейшего испытания снова – постоянные изнурительные медицинские процедуры, исследования, заборы крови, желудочного сока через зонд, бесконечные электрокардиограммы и электроэнцефалограммы. Датчики биометрического контроля крепились к телу обычным клеем «БФ», а потом отдирались с кровавыми клочьями кожи.

Испытания на выживание в тайге при минус сорока или в безводной пустыне под палящим безжалостным солнцем и температуре в тени (а где ж ее взять-то, эту тень?) плюс пятьдесят пять! И вокруг на сотню километров, что в тайге, что в пустыне – ни души. И нужно выживать, имея лишь стандартную экипировку. А тесты на выживание в море в скафандре в спускаемой гермокабине? Жара под пятьдесят, влажность – сто процентов. На волнах – укачивает, постоянные тошнота и рвота. От вида и запаха пищи – выворачивает попросту наизнанку. Пульс – около двухсот ударов в минуту, дальше – только инфаркт миокарда. И все же космонавты выдерживали эти чудовищные нагрузки.