Вечер открытых сердец - Вера и Марина Воробей

– Я же знаю, что они приходили к тебе! – прищурилась Тополян.

В эту секунду ей вдруг показалось, что Глеб ломает перед ней комедию.

– Кто? – удивленно захлопал ресницами Глеб и брякнул вдруг невпопад: – Милиция?

– Какая на фиг милиция! – вспылила Светлана. – Говори немедленно, приходили к тебе девчонки или нет?

– Последний раз сюда приходила соседка. На сорок дней. Мы бабушку поминали, – сказал Глеб.

– Твоя бабушка умерла? – выпучила глаза Тополян. – Извини, я не знала.

– А Люся? Разве она не сказала тебе?

– Каким же образом твоя записка попала к Люсе? – ушла от ответа Тополян.

– Я сам дал ей, – виновато опустил голову Глеб. – Мы случайно встретились возле булочной. Я сбегал купил ручку и прямо там, возле газетного киоска, написал эту записку, а потом попросил Люсю передать ее тебе.

– То есть ты хочешь сказать… – Тополян тщательно подбирала слова, – что Черепашка не знала, что ты там написал?

– Уверен в этом, – отрезал Глеб. – Она ни за что не стала бы читать чужие письма. Я точно знаю.

– Но тогда зачем? Какого черта?! – внезапно сошла на крик Тополян. – Что значит эта дурацкая фраза: «Привет с того света?» Что ты имел в виду?

– Сам не знаю, – вздохнул Глеб. – Вначале я хотел написать: «Привет от того, кто тебя любит». Потом решил вставить твое имя, но получалось как-то не так. И тогда я подумал, что, если напишу «Привет с того света» и выделю твое имя, получится то, что надо. Потому что, пока ты меня не простишь, я не знаю, на каком я свете нахожусь, на том или на этом… Но если честно, я просто хотел привлечь твое внимание, хотел, чтобы, прочитав записку, ты просто не смогла не прийти. Понимаешь?

Объяснение получилось невнятным и путаным, но один вывод Тополян все-таки удалось из него сделать: Глеб говорил правду. Текст записки придумал он сам. Ее одноклассницы тут совершенно ни при чем. И даже Черепашка, скорее всего, не знала, что написано в записке. А значит, никто ее, Тополян, не предавал. И какой бы невероятной ни выглядела эта история, суть дела не менялась. Получается, что Тополян сама нарушила клятву, предала ни в чем не повинную Наумлинскую, а вместе с ней и всех остальных девчонок. Ведь теперь каждая из них будет с ненавистью смотреть на Тополян, ожидая своей очереди. Следовало признать, что попытка – самая что ни на есть искренняя – наладить добрые отношения с одноклассницами окончилась сокрушительным провалом. Теперь ей уже никогда не оправдаться и не заслужить доверия подруг. Никогда.

– Прости меня, – прервал ее грустные рассуждения Глеб. – Прости. Я не должен был, не имел никакого права запирать тебя в подвале.

– Ах, вот ты о чем! – досадливо поморщилась Светлана. – Да я давным-давно простила тебя. Еще тогда.

– Это правда? – просиял Глеб.

– Конечно, – безразлично кивнула Тополян. – Мне пора. А впрочем… – неожиданно передумала она. – Хочешь, я расскажу тебе одну забавную историю?

В сущности, что бы ни рассказала Тополян Глебу, он просто был рад возможности провести с ней наедине хоть полчаса. А Тополян приняла это неожиданное решение, потому что почувствовала вдруг жгучую потребность выговориться, хоть с кем-то поделиться своими переживаниями. И хорошо даже, что этим кем-то оказался Глеб. Возможно, если он знает, на какую циничную ложь решилась она ради того, чтобы выглядеть в глазах окружающих лучше и интересней, чем есть на самом деле, Глеб перестанет смотреть на нее с таким обожанием.

Вот уже целых сорок минут Наумлинская сидела в одиночестве на кухне Лу. Несколько раз она порывалась позвонить кому-нибудь из девчонок на мобильный, но тут же одергивала себя. Внутренний голос подсказывал Ирине, что этого делать не следует. Нужно набраться терпения и ждать. Просто сидеть и ждать.

Наконец она услышала, как подъехал лифт, потом позвонили в дверь.

На пороге стоял Надыкто. Один.

– А где девчонки? – спросила Наумлинская.

– В магазин зашли к чаю чего-нибудь купить, – ответил Надыкто и улыбнулся. – Так это правда?

– Что? – Ира смотрела на него испуганно.

Она все еще не могла понять, на каком свете находится, прощена она или нет.

– Ну, что вся эта запись – неправда?

– Правда, – радостно кивнула она и поправилась поспешно: – То есть неправда. Вернее, правда, что неправда.

Володя рассмеялся, затем притянул ее к себе, обнял за талию и прошептал, касаясь губами ее уха:

– Ну и зачем ты все это навыдумывала, а?

– Понимаешь… – начала Наумлинская, – все дело в том, что я у тебя какая-то неинтересная. У всех девчонок было что о себе рассказать, а у меня нет. Мне так грустно стало! Ничего я ни у кого не крала, никого не убивала, и вообще какая-то я вся правильная. Кому интересно слушать, как я тебя люблю и что мне никто, слышишь, никто больше не нужен! Ни Рэм Калашников, ни даже Сильвестр Сталлоне.

– Это еще кто такой? – Надыкто отстранился, сурово нахмурил брови. – Признавайся, что еще за итальяшка?

Но Наумлинская не успела ответить, потому что распахнулась входная дверь и в прихожую ввалилась возбужденно галдящая троица: Каркуша, Снегирева и Лу. Не разуваясь, Лу понеслась на кухню.

– Нет, ну как вам это нравится? – Она воинственно подбоченилась. – Эти двое даже чайник не вскипятили! Володь, ты же обещал!

– Забыл! – Надыкто обхватил руками голову и, неожиданно рухнув на колени, заблажил дурным голосом: – Прости, матушка, засранца!

– Прекрати! – Наумлинская отвесила ему шутливую затрещину. – Если тут кто-то и должен стать на колени, так это я.

– Володечка, Ирочка! – Каркуша сложила на груди руки. – Как мы за вас рады, кто бы знал!

Наумлинская вздохнула:

– А мне, не знаю даже почему, Светку даже жаль. Какая-то она неприкаянная, что ли…

Все, как по команде, повернули головы. И хотя вслух никто ничего так и не сказал, Наумлинская знала, девочки чувствуют сейчас то же, что и она. И еще Ирина поняла, что теперь она ни за что на свете не станет врать. Даже самой себе.

* * *

Вчера Галя Снегирева получила по электронной почте письмо от Игоря. Он просил ее о встрече. Просил настойчиво и вместе с тем покаянно. Не обошелся Игорь и без загадок. Впрочем, Галя была уверена, что это лишь хитрость, наивный способ разбудить ее любопытство.

С тех пор как они расстались, прошло уже почти два месяца. И ни разу за все это время Игорь не напоминал ей о себе. И вдруг, когда она уже начала забывать и его самого, и свою обиду на него, он присылает ей это письмо.

Вначале Снегирева хотела поделиться этой новостью с Валентином, но потом передумала, решив, что Валентин, скорее всего, поймет ее неправильно. В последнее время он что-то часто стал вспоминать об Игоре. То вдруг ни с того ни с сего пускался в рассуждения, будто бы сам с собой говорил: мол, понятное дело, Гале с ним скучно. Ведь он ни стихов сочинять не умеет, ни беседу умную поддержать, не то что Игорь. Или вдруг возьмет и бросит как бы невзначай: «Да, старую любовь забыть непросто!» В общем, хоть Валентин ни разу не заявлял Снегиревой прямо о своих чувствах, девушка ясно видела: он ее ревнует. А ведь она решительно не давала к тому никаких поводов. Да, иногда ее взгляд становился грустным. И что скрывать? В такие минуты она действительно вспоминала Игоря, но воспоминания эти были мимолетными. Или же Галине просто хотелось, чтобы они были таковыми?