Белый ворон - Ольга Игоревна Елисеева

В том, что дело швах, штабные не сомневались, слишком уж красноречивы были последние ордера из Петербурга. Их сиятельство доигрался. А вместе с ним и целый корпус. Но странно — то ли всем передалось упрямство графа, то ли было в их жизни здесь нечто особенное, чему уже вовек не бывать, — только ни сам Воронцов, ни гордые ролью неправедно ошельмованных служаки не признавали себя виновными. Пусть им объяснят, что они сделали против устава!

Командующий чуть торжественнее, чем обычно, пожал провожающим руки. Ладонь Фабра немного задержал, кивнул и, пожелав им провести время без происшествий, сел в экипаж. Кучер Егорыч взмахнул кнутом. Пошли, родимые! Алекс не удержался, перекрестил карету вслед. На душе было неспокойно, и лишь перенятая у графа британская выдержка заставляла делать вид, будто всё в порядке.

Михаил Семёнович какое-то время приветствовал отдававших ему честь на улице солдат и офицеров, поднимая два пальца к шляпе. А когда Мобеж остался позади, откинулся спиной на подушки и снял треуголку. Казначеев, как всегда, сопровождал его. Ехал, молча вжавшись в угол кареты, и старался даже малейшим шорохом не обеспокоить начальство.

Командующего ждал давно чаемый разнос, результатом которого могло стать и прошение об отставке. Не важно, что он натворил. Важно, как его примут. А принимали Воронцова с прохладцей, и сколько бы граф сейчас ни вспоминал, когда это началось, всё равно изменить ничего было нельзя. Он и до заграничного похода мозолил глаза, став в армии популярным сверх меры. За Бородино его наградили Святой Анной, но всеобщее мнение было — сие немилость, надобно бы Георгия. Да и чин полного генерала Михаил давно выслужил. Сам Багратион ему обещал, жаль — не успел. Теперь когда и дадут?

Пока дрались в Польше, пока общее командование осуществлял Кутузов, никому даже в голову не приходило, как поступит с ними государь, чуть только границы империи будут позади. Уже 7 января 1813 года Михаил командовал авангардом при взятии городка Бромберг, а в конце месяца разбил поляков у местечка Рогозна, откуда сразу повернул на Познань, захват которой ознаменовался для него наконец званием генерал-лейтенанта и собственным корпусом. В Польше было трудно, люди рвались мстить за мародёрство в Смоленске и Москве. Между тем, приказ императора требовал «поступать с поляками, как с друзьями и братьями». Ещё не хватало таких родственников! Воронцову удалось удержать свои войска в рамках дисциплины.

В апреле умер фельдмаршал и всё пошло вкривь и вкось. Пруссаки, а за ними австрийцы бросили Наполеона и присоединились к России. Было создано общее командование, а силы разделены между тремя армиями — Главной, Силезской и Северной. Последняя — самая маленькая — 28 тысяч шведов под командованием бывшего наполеоновского маршала, а ныне кронпринца Бернадота. Её и усилили русским «отрядом», фактически корпусом, превосходившим союзников вдвое, но всё равно остававшимся в полном распоряжении шведского друга. Во главе вспомогательных сил государь поставил Винценгероде, свитского генерала, скорее придворного, наделённого благоволением свыше, но лишённого доверия людей. Михаил тут же окрестил нового начальника Индюком.

Бернадот, даром что бывший якобинский генерал и, как говорят, обладатель татуировки «Смерть тиранам!», быстро разобрался, кто тут на самом деле командует. «Дорогой брат, — писал он Александру с революционной прямотой, — у меня нет никакой возможности толково управлять русским корпусом, пока тот в руках у Винценгероде. По всем вопросам приходится сноситься через голову этого болвана с дивизионными генералами. Особенно с графом Воронцовым, который в таком уважении у товарищей, что они от него, минуя дурака-командующего, принимают приказания. Последнего же никто в грош не ставит, и я не знаю, куда его девать. Он всему тут помеха. Умоляю, сир! Отдайте корпус Воронцову, и сердце моё будет спокойно».

Александр Павлович только улыбался, но ничего не менял. Пришлось разбираться на месте. У татуированного монарха характер был таков, что он быстро задвинул Винценгероде за шкаф, и операции пошли своим чередом. Михаил командовал, но чувствовал себя в двойственном положении: кто он? по какому праву приказывает людям? просто потому, что они хотят его слушаться? или потому что ему благоволит иностранный кронпринц? Что за несчастье вызывать доверие у всех, кроме собственного царя?

В составе Северной армии дивизия Воронцова участвовала в битве народов под Лейпцигом. Страшное месиво продолжалось три дня. Вот тут союзнички показали себя во всей красе, поместив победоносных московитов непосредственно перед собой. 7 октября во главе полка стрелков Михаил оказался на острие атаки и первым ворвался в город. Надо было поддержать натиск, но дальше шли австрийцы и, испугавшись контрнаступления французских кирасир, они отхлынули от ворот. Русские егеря были отрезаны и готовились дорого продать жизнь, но тут остальная дивизия ринулась выручать генерала и утянула в общий прорыв завидное количество народу самой пёстрой национальной принадлежности.

Уважая щедрые награды, розданные всеми государями своим войскам, император пожаловал Воронцову орден Александра Невского. И опять он не стал полным генералом. Что за напасть? Михаил Семёнович отвернулся к окну. Скучный пейзаж не давал глазу зацепиться за что-нибудь стоящее. Хоть бы поля камнями огораживали! Почему-то вспомнился Краон, вокруг которого было много каменистых россыпей и виноградников. В начале 14-го года воевали уже во Франции. Его дивизия заняла городки Регель и Вуазье, где вопреки ожиданиям жителей не устроила резню. Зато любо-дорого было поглядеть, что вытворяли немцы.

А 23 февраля разразилось чудовищное сражение. Бонапарт выбрал Краон как последний оплот на пути к Парижу. Сюда стянул остатки сил. Великой армии уже не существовало. Но новые мобилизации поставили под ружьё около пятидесяти тысяч человек. Французов охватило отчаяние. Они сражались с яростью обречённых. Многие верили, что неприятеля удастся отбросить обратно в Германию. И тогда галлы останутся если не господами Европы, то уж, по крайней мере, хозяевами своей земли. «Vive l’empereur! Vive la France!»

Вот тут Михаилу скупо улыбнулась удача. Кавалерией русского корпуса был назначен командовать Бенкендорф. В этом граф увидел перст Божий. Перед рассветом лазутчики донесли, что против наших позиций неприятель поставил до ста орудий, и что, по слухам на французской стороне, наступлением командовать будет сам Наполеон. Последнее не радовало, ибо общее руководство союзниками осуществлял престарелый прусский фельдмаршал Блюхер. Воронцов ему не верил. А над русскими император послал верховодить графа Павла Александровича Строганова. Что тут сказать? Близкий друг царя, толковый дипломат, милейший собеседник. Но при чём тут армия?

На зорьке протрубили горнисты. Народ побежал строиться. Едва развиднелось, начала бить французская артиллерия. Бонапарт своих жалел, не пускал сразу в атаку. Хотел проредить частокол штыков. Что ему и удалось. Колонны стояли плотно друг к другу — такое место, трудно развернуться.

Направо подашься — пруссаки. Назад — пруссаки. По левому флангу — овраг. Неприятельские ядра ложились кучно. Воронцов молча ходил перед строем. То и дело вытаскивали убитых. Наконец, после часа канонады, Наполеон решил, что расчистил дорогу. По отдалённому гулу стало ясно — приближаются.