Зигмунд Фрейд - Давид Мессер

– Да…, дальний… – ненадолго задумался старик. – Фрейд был двоюродным братом моему прадеду. Хотя мой прадед был старше Фрейда на двадцать лет. Отец Фрейда женился во второй раз, когда мой прадед был уже юношей. То есть мой прадед приходился сыном племянника отца Фрейда. В общем, путаное это дело! – отчаявшись разобраться в хитросплетении родственных связей, махнул рукой Зигмунд.

– Удивительно! – старушечьи глазки заблестели фанатичным огнем.

– Музей закрыт, – на этот раз несколько восторженно повторила она. – Но для вас я сделаю исключение! – великодушно произнесла старушка, задрав кверху седую голову.

– Хотите, я покажу вам дом вашего… эээ?

Она беспомощно посмотрела на гостя, так и не разобравшись, кем же в итоге приходился ему великий психоаналитик.

– Дальнего родственника, – избавил ее от мучений Зигмунд.

– Да, – хлопнула она ртом и обвела рукой помещение. – Это последнее пристанище Фрейда! Здесь он обрел свой приют! Как он сам сказал: «Я приехал сюда, чтобы умереть в свободной стране!».

Ее иссохший крючкообразный палец торжественно пополз вверх. Зигмунд сосредоточился. Начало повествования ему понравилось.

– Несмотря на то что Фрейд прожил и проработал более сорока лет в Вене, на улице Бергассе 19, а в Лондоне ему выпало прожить всего лишь один год, именно здесь, в этом доме сохранилась вся аура его жизни. Во многом благодаря его вещам и коллекциям, которые он сумел сюда перевести, – поведала старушка двум джентльменам.

– Доктор Фрейд был заядлым коллекционером и всю жизнь собирал статуэтки и диковинные вещицы. В доме хранятся собранные им коллекции восточных, греческих и римских древностей. Кроме того, в его обширной библиотеке представлены самые разнообразные авторы… Гете, Шекспир, Гейне, Мультатули, Франс… Как говорил сам Фрейд, поэты и философы описывали бессознательное еще до того, как этим явлением заинтересовалась наука. Метод психоанализа лишь систематизировал знания о бессознательном, которые давно были известны поэтам…

Смотрительница внимательно посмотрела на своих нежданных посетителей и, убедившись, что оба с неподдельным интересом следят за ее повествованием, продолжила:

– Конечно же этот музей, в известном смысле, место паломничества… но все-таки люди приходят сюда далеко не затем, чтобы полюбоваться коллекциями Фрейда, а чтобы с их помощью заглянуть в его подсознание… – поделилась она своими наблюдениями и подвела джентльменов к столу.

– Взять, к примеру, его коллекцию статуэток. Для Фрейда они были чем-то особенным, иначе он не держал бы их перед собой на письменном столе. Он относился к ним как к своим друзьям, окружил себя ими и часто с ними разговаривал. Посмотрите хотя бы на эту статуэтку! – обратила она их внимание на небольшую фигурку богини Афины. – Она выглядит очень незначительной, но сам факт того, что она стоит в самом центре стола, показывает, насколько она важна была для Фрейда! Когда он покидал Вену, то еще не был уверен, удастся ли ему перевезти все свои вещи, и тогда его приятельница, принцесса Мари Бонапарт, тайно вывезла именно эту фигурку Афины. На пути из Вены в Лондон Фрейд остановился в Париже, где принцесса отдала ему статуэтку, таким образом Афина первой приехала вместе с ним сюда. Почему именно Афина была так дорога Фрейду? – задалась логичным вопросом старушка. – Возможно, она импонировала ему как образ сильной женщины. А может, ему нравился тот факт, что она родилась без участия матери, прямо из головы своего отца Зевса… Такое исключительно духовное появление на свет как будто бы повторила и младшая дочь Фрейда Анна… – предположила смотрительница и остановила взгляд на «Эммануиле». Тот удивленно повел бровью и кивнул, словно вполне допускал такую интересную интерпретацию.

– Вы знаете… – гордо сообщила смотрительница. – Анна Фрейд, ставшая продолжательницей великого дела своего отца, была хранителем его памяти и прожила в этом доме сорок четыре года… Мне посчастливилось знать ее лично…

– Правда? – воскликнул Зигмунд.

– Да! – мельком улыбнувшись, похвасталась та. – Мы были почти соседями… Я часто бывала у нее в гостях. Люди очень хорошо относились к мисс Фрейд… Она была очень энергичным и занятным человеком… Основала Хэмпстедскую клинику – первое учреждение для лечения детей методом психоанализа, а также она занималась развитием в Лондоне детских терапевтических курсов… Она никогда не была замужем и не имела собственных детей, потому что была полностью поглощена своим делом и сохранением наследия отца… И умерла в одиночестве… К сожалению, в доме почти нет вещей, принадлежавших ей, – печально призналась старушка. – Из всего музея лишь одна комната наверху посвящена ей. Но мы собираемся расширить экспозицию, посвященную Анне Фрейд и ее работе! – добавила она.

– Это было бы очень уместно и справедливо! – растроганно одобрил инициативу Зигмунд.

– Страшно представить, что могло бы стать с этими великими людьми, если бы Фрейд не захотел покинуть Вену! – сокрушенно покачала головой старушка. – Его преданный ученик, доктор Эрнест Джонс, спас Фрейда и его близких от страшной участи!

Понизив голос и слегка наклонившись к джентльменам, будто в целях конспирации она поведала ел едущее:

– Как только нацисты вторглись в Австрию и над семьей Фрейда нависла угроза, он предпринял все меры, чтобы вывезти своего учителя из Вены в Лондон. Он обил пороги всех инстанций, чтобы получить для Фрейдов британские визы и разрешение на работу. В тот печальный период Англия неохотно принимала беженцев. Они должны были располагать материальной поддержкой британских граждан, а разрешение на работу давалось крайне редко. Но доктор Джонс обратился к Королевскому обществу, которое хоть и не вмешивалось в политические дела, но, ввиду исключительности и важности вопроса, выдало рекомендательное письмо министру внутренних дел сэру Сэмюелу Хору. Джонс блестяще изложил дело Фрейда, благодаря чему министр одобрил документы и разрешил въезд профессору Фрейду, его семье, домашнему врачу и всем тем, кто еще ему потребуется. Однако идею переезда Фрейд воспринял пессимистично. Он понимал, что в случае отъезда за границу ему придется повторить путь своих предков, которым столь часто приходилось прозябать на чужбине. Поэтому даже в такой критический момент, как оккупация Австрии, он все еще не желал обсуждать тему переезда и намеревался остаться в Вене. На довод доктора Джонса о том, что он не один в мире и что его жизнь дорога многим людям, он со вздохом ответил: «Один… Да если бы я только был один, я бы давно уже свел счеты с жизнью». Фрейд считал, что он слишком слаб, чтобы осилить долгое путешествие. К тому же он высказал основную причину, почему он не может покинуть родину… Он верил, что это будет похоже на дезертирство… Тогда доктор Джонс привел в пример случай, произошедший с Лайтоллером, помощником капитана «Титаника», который так и не покинул свой корабль, но которого выбросило в океан, когда взорвался котел… Его спросили: «В какой момент вы покинули корабль?», на что тот гордо ответил: «Я никогда не покидал корабля, сэр; он покинул меня»… В итоге Фрейд согласился с аргументами своего ученика и дал добро на отъезд… Бесчинства оккупантов и поборников нацизма в Вене, а главное арест его дочери Анны, которую чудом удалось вырвать из лап нацистов, убедили Фрейда в необходимости покинуть Австрию… Четвертого июня, 1938-го года, имея на руках все необходимые документы и разрешение на выезд, Фрейд, его жена и дочь Анна в последний раз простились с городом, в котором он прожил 79 лет и который так любил… Они поехали в Париж на «Восточном экспрессе» через Австрию и Германию, проходя массу проверок на границах, и облегченно вздохнули лишь, когда пересекли Рейн… В Париже они остановились у Марии Бонапарт. Тогда-то принцесса и отдала ему статуэтку Афины, которую она практически выкрала из-под носа нацистов во время своего последнего визита на Берггассе. Фрейд был тронут этим поступком до глубины души. Он погладил статуэтку, а потом сказал, что теперь они все будут жить под сенью ее защиты. Он провел чудесные двенадцать часов в доме Бонапартов, окруженный их любовью… Вечером Фрейд с семьей сел на паром через Ла-Манш, а утром они были уже в Дувре, откуда поездом прибыли на вокзал Виктория… Их очень тепло приняли в Лондоне. Фрейд был поражен теми почестями, которые были оказаны его семье. Они утопали в цветах, почта заваливала их восторженными письмами, газеты и медицинские журналы были полны фотографий и описаний прибытия Фрейда. Он ощутил такой подъем и счастье от приема и перемен в своей жизни, что во время прогулки по саду, примыкающему к Примроуз-хилл, вскинул руки вверх и произнес свое знаменитое: «Я чувствую почти непреодолимое искушение воскликнуть “Хайль Гитлер”…» К сожалению, его счастье было скоротечным… Из-за рецидива рака ему пришлось сделать очередную хирургическую операцию. Для Фрейда это была самая тяжелая и болезненная операция… Он чувствовал себя слабым и смертельно уставшим, ему было трудно писать и говорить… Несмотря на заверения врачей о скором выздоровлении, в действительности, он так и не оправился от последствий этой операции… Возникли новые, уже неоперабельные метастазы, и болезнь вскоре перешла в конечную стадию. Большую часть времени Фрейд проводил в своем кабинете, из окна которого он мог видеть любимые цветы в саду… Несмотря на боль и муки, он не переставал следить за событиями в мире вплоть до самого своего конца, и был абсолютно уверен, что приближающаяся Вторая мировая война будет означать крах Гитлера… В один из дней, когда война уже началась, а в городе была объявлена воздушная тревога, он продолжал лежать на своей кушетке в саду как ни в чем не бывало. Когда по радио сказали, что эта война будет последней, то его лечащий врач Макс Шур спросил, верит ли он в это. На что Фрейд печально ответил: «Так или иначе, это моя последняя война»…