Золотая дева - Виктор Снежен

— И куда же падали тени?

— Тени падали на воду, если не ошибаюсь, — пожал плечами художник.

— На воду, — повторил Кречетов и, раскланявшись с живописцем, продолжил прерванный путь.

Итак, картину украли не случайно. Странные тени, скорее всего, были ключом. Если тени, по словам художника, падали на воду, скорее всего, это и был ориентир. Обуреваемый нехорошим предчувствием, Кречетов прибавил шагу.

Дверь в сторожку была закрыта, но не заперта. Само по себе это было странно. Кречетов давно и хорошо знал участкового. Предположить, что Никита Степанович, явившийся за охранником, не проследил за дверью, было невозможно. Кречетов наклонился и осмотрел косяк. На взлом не похоже. Дверь явно открыта ключом. Кто же её открыл, если сменщик Стрельникова ещё не прибыл?

Внутри сторожки никого не было. По-прежнему возле стула лежала пустая водочная бутылка, а на столике возле пульта потревоженные мухи кружили над грязной тарелкой. Впрочем, кое-что изменилось. Один из квадратиков на пыльном экране монитора рябил помехами. Нетрудно было догадаться, что именно этот сектор и наблюдал за происходящим в фойе.

Пошарив рукой с обратной стороны пульта, Кречетов без труда нашёл аккуратно вынутый штекер. Вывод был ясен: пока шёл допрос охранника, некто пробрался к сторожке, открыл ключом дверь и вынул штекер, вырубив камеру в фойе. Затем, пользуясь отсутствием охраны, выкрал картину. Всё просто до банальности, но оставляет массу вопросов: кому и зачем понадобилась картина и кто мог воспользоваться ключом? И куда среди бела дня картину спрятали? Это ведь не коробок спичек, её в карман не положишь…

Кречетов вздохнул и, достав блокнот, набросал несколько строк, не поскупившись на жирные вопросительные знаки. Наклонившись, он поднял с пола бутылку, аккуратно ухватив её пальцами за горло и дно, чтобы не смазать имевшиеся отпечатки. Затем соорудил из найденной газеты кулёк и отправил бутылку туда.

А на крыльцо тем временем всходил кряжистый пожилой мужчина в чёрной форменной куртке.

— Вы, должно быть, Матвеич? — спросил его Кречетов, разглядывая угрюмое неприветливое лицо охранника.

— Кому Матвеич, а кому Юрий Матвеевич Круглов, — свирепо обронил тот. — Ты сам-то кто будешь и какого лешего здесь отираешься?

Кречетов вынул из кармана удостоверение.

— Ты тот мент, что насчёт Кота приехал? — зыркнув на документ, сообразил Матвеич. — Ну, спрашивай, раз пришёл.

— Что-то вы не очень приветливы, Юрий Матвеевич, — заметил Кречетов. — Что так?

— А мне с мусорами западло по душам балакать, — охранник зло сплюнул и исподлобья посмотрел на следователя.

— Сидели, — догадался Кречетов. — По какой же статье?

— Грабёж в составе группы, — невесело усмехнулся Матвеич. — Шесть лет от звонка до звонка.

— И как же вы с такой статьёй — и в охрану? — удивился Кречетов.

— Иван Степанович пособил, — с внезапной теплотой в голосе произнёс охранник. — С пониманием человек. Личность!

— Что можете сказать об убитом? — спросил Кречетов, доставая блокнот.

— Это о Ваське-то? — Матвеич снова зло сплюнул. — Баклан приблатнённый. Гонору и понтов на законника, а случись ему сесть на кичу, самое его место — петушиный угол.

— Понятно, — кивнул Кречетов, делая пометку в блокноте. — А вам доводилось с ним встречаться незадолго до убийства?

— Было, заходил Васька в ночь, когда я дежурил, — неохотно признал Матвеич. — Принёс водки с закусью. То да сё, дескать, выпить не с кем.

— Ну, и?

— Выпроводил я его, — сурово сказал Матвеич. — Мне, начальник, не по масти с бакланом дружбу водить.

— Ясно, — сказал Кречетов, закрывая блокнот. — А напарник ваш?

— Славка? Фролов? — Матвеич покачал стриженной головой. — Запил, стервец. Ещё и с бабой какой-то спутался. Молодой ещё, шалопутный. Сегодня-то как раз его смена. Я на замену вышел. Иван Степаныч упросил, а я для Ивана Степаныча…

— Ясно, — перебил его Кречетов. — Спасибо за сотрудничество, Юрий Матвеевич. Постарайтесь не покидать пределов места проживания в ближайшие дни.

Кречетов сошёл с крыльца, но услышал слова, адресованные ему в спину:

— И ещё про Кота, начальник. Когда я его спровадил, решил чаи погонять…

Кречетов обернулся с пробудившемся интересом.

— Чаёк у меня в термосочке, — продолжил Матвеич. — Сам завариваю с чабрецом, с мятой. Веришь, начальник, пяти минут не прошло, сморило меня так, что я всю ночь за пультом продрых. Сроду такого не было. Должно быть, Кот, пока крутился в сторожке, подсыпал мне что-то в термос. Только, начальник, ты про это Ивану Степанычу ни гу-гу, лады? А то получается, подвёл я его, уснул на шухере.

Итак, убитый Котов одного за другим усыплял охранников, чтобы те не стали свидетелями какого-то действия. Если бы намечалась обычная кража, то достало бы и одного раза. Значит, что-то сообщники за одну ночь не успели…

— Договорились, — пообещал Кречетов, несколько удивлённый откровенностью бывшего сидельца. — Скажите, Юрий Матвеевич, а камеры возле пруда имеются?

— Нет, а на кой они там? — удивился охранник. — Камеры только в здании, у входа и на алее. А у пруда два раза за ночь мы обход делаем. Браконьеры замучили, спасу нет. Карпа зеркального ещё мальком из Голландии завезли. Теперь-то он подрос. Рыбины здоровенные, с рук едят. А они их, паразиты, бреднями. А то и пацаньё со своими нырётками. Если не уследить, изведут всю рыбу под корень за одно лето.

— Стало быть, в ваше дежурство обхода не было?

— Не было, — угрюмо вздохнул охранник.

Пока Кречетов совершал визит в сторожку, площадка перед особняком снова опустела. И художники, и зеваки, утолив творческий голод, отправились утолять голод телесный.

Антон зашёл попрощаться с директором перед отъездом, однако у кабинета Дольского его ожидали двое: пожилой импозантный мужчина европейской наружности и юная белокурая девушка с косой. Оба заметно волновались.

Мужчина отрекомендовался Луи Кастором, спутница представилась сама.

— Луиза Кастор. Дедушка плохо говорит по-русски. Я буду переводить.

Кречетов жестом пригласил их проследовать в кабинет и вошёл вслед за ними.

Кастор устало опустился в антикварное кресло, положил руки на трость и начал говорить. Луиза едва поспевала транслировать его сбивчивую, наполненную трагизмом речь.

— Это я, это я во всём виноват, — уверял Кастор, глядя на следователя исполненными раскаянья глазами. — Я скрыл от господина Дольского кражу.

— Кражу? Вы имеете в виду украденную картину?

— Нет, нет, господин комиссар, — покачал головой Кастор. — У меня украли письмо. Это случилось в день моего приезда.