Эффект Рози - Грэм Симсион

– Я не против этого возражаю. У него есть право на собственное мнение. Мы можем обсуждать эволюционную психологию, хотя, по-моему, это чушь. Я имела в виду его бесчувственность.

– Человечество нуждается в правдорубах, – ответил Сеймур. – С техническим складом ума. Окажись я в падающем самолете, я бы хотел, чтобы за штурвалом сидел кто-нибудь вроде Дона.

Я подумал, что опытный летчик справится с управлением самолетом лучше, чем генетик, но потом догадался, что речь идет о том, как эмоции мешают рациональному поведению. Я взял эту метафору на заметку – она показалась мне более социально приемлемой, чем пример с плачущим ребенком и пистолетом.

– Вы хотели бы, чтобы самолетом, в котором вы находитесь, управлял человек с синдромом Аспергера? – спросила Лидия.

– Это лучше, чем человек, употребляющий слова, значение которых ему неизвестно.

Джуди попыталась вмешаться, но спор между Лидией и Сеймуром достиг такого накала, что нам оставалось только наблюдать, хотя предметом обсуждения служил я. Я что-то читал про синдром Аспергера шестнадцать месяцев назад, когда готовился подменить Джина в качестве лектора, потому что ему подвернулась возможность заняться сексом. Позднее я помогал запустить проект по выявлению генетических маркеров этого синдрома у личностей, чьи достижения превышают средний уровень. В описаниях случаев проявления синдрома Аспергера я находил некоторые собственные черты, но люди склонны придавать избыточное значение типичным проявлениям и делать на их основании ошибочные выводы. Кроме того, меня в разное время записывали в шизофреники, выявляли у меня биполярное и обсессивно-компульсивное расстройства, а также объявляли мое поведение характерным для такого знака, как Близнецы. Хотя я не вижу ничего плохого в синдроме Аспергера, еще один ярлык мне не нужен. Но слушать Лидию и Сеймура было интереснее, чем спорить.

– Кто бы говорил, – сказала Лидия. – Уж если кто не понимает в синдроме Аспергера, так это психиатры. Вы же считаете, что это аутизм. Вы хотите, чтобы вашим самолетом управлял Человек дождя?

В этом сравнении смысла было не больше, чем в сравнении меня с Человеком дождя Шумной женщиной в баре несколькими неделями позже. Разумеется, я бы не хотел, чтобы моим самолетом управлял Человек дождя – ни в том случае, если бы я был пассажиром, ни если бы самолет принадлежал мне.

Лидия, очевидно, решила, что ее высказывания расстраивают меня.

– Простите, Дон, ничего личного. Я не называю вас аутистом. В отличие от него, – Лидия указала на Сеймура. – Поскольку это он и его дружки не видят разницы между аутизмом и синдромом Аспергера. Им что Человек дождя, что Эйнштейн – все равно.

Но Сеймур не называл меня аутистом. Он не прибегал к ярлыкам, а всего лишь отметил мою добросовестность и технический склад ума – качества положительные в целом и для пилота в частности.

Сеймур обратился ко мне:

– Джуди говорила, что вы женаты. Это так?

– Правильно.

– Все, достаточно, – сказала Джуди.

Четверо людей, шесть диалогов.

Исаак поднял руку и кивнул. Сеймур, очевидно, истолковал это сочетание жестов как предложение продолжать. Теперь мы впятером участвовали в разговоре, предмет которого был неясен.

– Вы счастливы? Счастливы в браке?

Я не вполне понимал смысл его вопросов, но решил, что он приятный человек, который пытается поддержать меня, демонстрируя остальным, что по крайней мере кто-то относится ко мне настолько хорошо, чтобы жить со мной вместе.

– Чрезвычайно счастлив.

– Отношения с родственниками поддерживаете?

– Сеймур! – воскликнула Джуди.

Я ответил на этот вопрос, сочтя его доброжелательным:

– Мать звонит мне каждую субботу, на восточном побережье Австралии в это время уже воскресенье. Детей у меня нет.

– Ваша работа хорошо оплачивается?

– Я занимаю должность ассистента на кафедре генетики в Колумбийском университете. Я считаю свою работу общественно полезной, кроме того, она обеспечивает мне достойный доход. Еще я работаю в баре.

– То есть легко общаетесь с людьми в непринужденной обстановке, порой сталкиваясь с нетривиальными социальными задачами, и при этом не забываете о коммерческой стороне вопроса. Жизнь хороша?

Я ответил так, как мне казалось наиболее правильно:

– Да.

– Значит, вы не аутист. Это мое профессиональное мнение. Одним из диагностических критериев аутизма является расстройство социальной адаптации, неспособность жить нормальной жизнью. А вы своей жизнью вполне довольны. Продолжайте в том же духе и держитесь подальше от людей, которые считают, что у вас есть какие-то проблемы.

– Хорошо, – сказала Джуди. – Можем мы теперь спокойно пообедать?

– Да пошли вы, – выпалила Лидия, обращаясь не к Джуди, а к Сеймуру. – Оторвитесь от ваших учебников, выйдите на улицу. Зайдите к живым людям и посмотрите, что творят ваши летчики.

Она встала и взяла сумку.

– Заказывайте что хотите.

Затем Лидия повернулась ко мне:

– Извините меня. Вашей вины здесь нет. Вы ничего не можете поделать с вашей детской травмой. Но не верьте жирным коротышкам-психиатрам, которые говорят, что у вас все в порядке. И окажите человечеству в целом и мне в частности одну услугу.

Я предположил, что сейчас речь опять пойдет о тунце. Я ошибался.

– Никогда не заводите детей.

– Земля – Дону. Ты меня слышишь? Я спросила, как тебе перспектива отцовства.

Рози могла бы не напоминать мне, о чем разговор. Я перестал вспоминать Происшествие с голубым тунцом и попытался ответить на ее вопрос, но большого успеха не добился. Клодия советовала отвечать тем, кто задает вопросы о личной жизни: «С какой целью интересуетесь?» – но я подозревал, что в данном случае это не сработает. Ясно, почему Рози спрашивает. Она хочет убедиться, что я психологически готов к решению самой сложной и важной задачи в моей жизни. А правда заключалась в том, что специалист – социальный работник, видевший в своей практике семейные катастрофы, – уже озвучил свой вердикт: негоден.

Когда семь недель назад я рассказывал Рози об этом обеде, я сосредоточился прежде всего на темах, которые ее живо интересовали: интерьер ресторана, блюда, книга Сеймура о чувстве вины. Я не упомянул, что Лидия забраковала меня в качестве отца, поскольку это было единичное – хотя и экспертное – мнение и в тот момент оно было неактуально.

В детстве мать привила мне полезную привычку: прежде чем делиться интересной, но непроверенной информацией, подумай дважды, не станет ли это источником неприятностей. Она повторяла это многократно, обычно уже после того, как я поделился информацией. Я пытался подумать дважды, когда раздался сигнал домофона.