Семь чудес и проклятие царя богов - Питер Леранжис

Локулус силы оказался бессилен в борьбе со сном.

Он нашел меня.

Опять.

Я думал, что оторвался от него в Галикарнасе. Но вот же он, здесь, в Олимпии, прямо передо мной. Стоит перед огромной мраморной глыбой, что три месяца тащили сюда двадцать рабов.

Я знаю этот взгляд. Взгляд Преданного Полководца. От одного этого взгляда целые войска начинали дрожать в своих сандалиях. От этого взгляда я пускался в плач в те времена, когда сам был еще юным изнеженным принцишкой. Но теперь, после всего пережитого, после всего, через что пришлось пройти моей родине, он меня лишь злит.

– Вот так ты поступишь со своей плотью и кровью, Массарим? – то были его первые слова. – Пойдешь на обман? На измену?

Я смотрю прямо в его серые суровые глаза, пытаясь разглядеть в нем того человека, кем я когда-то восхищался и кого безмерно уважал.

– Могу спросить тебя о том же, – отвечаю я. – Для короля его народ есть его собственная плоть и кровь. А ты позволил им умереть. Это ли не измена в чистом своем проявлении?

– Вина лежит на королеве, – кричит он, – и на тебе, неблагодарный подлец…

– Тогда ты смотрел сквозь пальцы на дела матери, а теперь обвиняешь ее? – возмутился я. – Почему же ты молчал, когда она нарушила баланс сил Атлантиды? Когда она, даже не задумываясь о возможных последствиях, копалась в этой силе и экспериментировала над ней? Когда она вытянула ее из земли и заключила в семи сферах…

– Кража этих сфер – вот что привело к разрушениям! – ревет он. – Вы развлекались с ними! Строили из себя богов!

Этот спор меня утомляет. Меня ждет работа.

– О последнем я искренне сожалею, – признаю я. – Но я быстро осознал, что ошибался. Я вернул их. Если ты прав, все должно было прийти в норму. Не так ли?

Король молчит.

– Зачем было это землетрясение, мой король? – спрашиваю я. – Зачем все эти монстры?

Он отворачивается.

– Истощение силы – дело рук матери, не моих, – продолжаю я. – Она разрушила Атлантиду. Оставь мы локули там, и они бы затонули вместе со всем континентом. Лишь забрав их и спрятав в безопасных местах – украв, как ты изволишь говорить, – мы сохранили надежду на восстановление нашей родины. Умы будущего, великие умы, что во многом превзойдут наши, найдут способ. Я не ищу славы, я не настолько глуп. Я хочу сохранить локули для будущих поколений в самых удивительных произведениях человеческой мысли и рук. – Я указал на мраморный блок впереди. – Узри Зевса, отец! Разве он не выглядит как живой человек?

Ни на человека, ни тем более живого этот кусок мрамора никак не походит. В нем едва можно различить спинку огромного трона и грубые линии того, что однажды, согласно задумке, станет объемным изображением могущественного бога. Зодчих больше привлекала идея Зевса стоячего, но ни один храм не смог бы вместить подобную величественную скульптуру. Поэтому он сидит на достойном его царском троне, надежно утвердив ноги на постаменте. Его посох высекли отдельно, и сейчас он стоит сбоку от мраморного блока. Рядом с локулусом силы.

Вот что я хотел, чтобы отец увидел.

Морщины на его лице углубились, глаза остекленели. Как долго я ждал этого момента! Все то время, что прошло с побега с Атлантиды, я наращивал собственные силы.

IMMOBILITUS.

Ноги моего отца приросли к земле. Он пытается сдвинуться с места, чтобы добраться до локулуса, но не может.

– Я не позволю! – кричит он. – Я приказываю тебе вернуть его мне!

– Я не твой воин, – отвечаю я.

– Ты мой сын! – ревет он.

Меня разрывает от острого чувства вины. Должен ли я проявить милосердие? Его слова тяжким грузом ложатся на сердце.

Но смерти тысяч атлантийцев тяжелее.

Мне предстоит еще много работы. Нужно завершить строительство. Меня не остановить. Никаким армиям. И даже самому Ула’ару.

– Ты предпочтешь, чтобы этот локулус оказался в твоих руках, а не в руках Зевса?

– Сейчас же! – бушует он.

– Я исполню твое желание, отец, – говорю я. – Прямо сейчас и на веки веков.

Я чувствую, как сила поднимается от моих ступней и заполняет мое тело. С ней приходит боль. Острая, до слепоты. Я протягиваю руку к отцу и чувствую сильнейший разряд, точно сотня ножей устремляется по моим венам.

Отец в шоке распахивает рот. Его ноги отрываются от земли, и он взлетает.

Он кричит. Я еще никогда не слышал от него панических криков. Я знаю, что это наша последняя встреча.

Но я отворачиваюсь. Я уже успел оплакать своего отца. Оплакать свой народ. Моя семья ждет меня в будущем. В новом, еще не рожденном мире.

Я ухожу прочь, заставляя себя не слушать.

Я резко открыл глаза и принялся прокручивать в воображении увиденное, стараясь запечатлеть все в памяти, так как знал: эти сны всегда что-то значили.

В более ранних их версиях я видел сцены разрушения Атлантиды и кражи локули. Тогда все выглядело так, будто я пребывал в теле принца Караи. Но в последних снах я был Массаримом.

Сложно объяснить, но мир глазами второго представал в куда более темных красках.

– Эй, – тихо позвала Эли. – Ты в порядке?

Я сел. Образы из сна окончательно растворились, точно предрассветная дымка. Я был на скальном выступе недалеко от Руфони. Было темно. Середина ночи. Эли лежала сбоку от меня, а за нами в позе эмбриона сонно посапывал Касс. Я заморгал, возвращая себя в реальность.

– Я хотел убить его… – пробормотал я. – Не я. Массарим.

– Ты хотел убить Массарима? – спросила Эли.

– Нет! Я был Массаримом, – объяснил я. – Во сне. Я хотел убить своего отца. Короля Атлантиды, Ула’ара. Это второй раз, когда я видел его во сне. Первый случился, когда у тебя был приступ. Я тогда тоже был Массаримом. Король злился на меня за то, что я украл локули. Я швырнул фальшивый локулус с обрыва в Галикарнасе. Хотел его обмануть. А в этот раз мы были у статуи Зевса. Только она еще не была статуей.

Детали ускользали. Эли положила руку мне на плечо.

– Мне тоже снятся кошмары, хотя и не такие. Тсс, все нормально.

– Знаю. Это просто сон. – Ее ладонь была теплой, и я позволил себе прислониться головой к ее плечу. Вдалеке тускло мерцали огни Руфони.

– Мне кажется, или скоро утро? Пора решить, что мы будем делать дальше.