Простые радости - Клэр Чемберс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(Печатая эти слова, Джин ужаснулась, пытаясь себе представить, как она обоснует эти расходы Мюриэл из бухгалтерии.)
Следует добавить, что я провожу свои изыскания с ведома и согласия Гретхен Эдель.
Искренне ваша,
8
– Расслабьтесь. Не надо так сильно втягивать живот, а то мерки получатся неправильные.
Джин стояла, руки в стороны, как на кресте, пока Гретхен сновала вокруг нее с портновским сантиметром и вписывала цифры в таблицу рядом со схематическим изображением женского тела, расчерченным линиями вдоль и поперек. Помимо бюста, талии и бедер существовали, очевидно, и другие мерки, без которых не обойтись, если твоя цель – хорошо сидящее платье. От затылка до шеи (сзади); от подмышки до локтя; от талии до колена (спереди); от плеча до плеча (сзади); от подмышки до талии (сбоку); предплечье (обхват).
Джин была рада, что предусмотрительно надела свою наименее древнюю комбинацию – лучшую из никудышных – и прочное белье, которое сейчас утягивало подушку мягкой плоти на животе и врезалось в ляжки.
– Трудно расслабиться, когда так щекотно, – сказала она, вздрагивая, пока сантиметр скользил по шелковистому нейлону.
– Готово. Думаю, у вас четырнадцатый размер, если кое-что подправить.
– Можно и так сказать, – сказала Джин и потянулась за юбкой и блузкой. Несовершенство беглого английского Гретхен сказывалось в первую очередь на тактичности. Они поднялись наверх в комнату, где Гретхен занималась шитьем. В одном углу был портновский манекен в сером атласном вечернем платье, вывернутом наизнанку, сметанном и сколотом булавками. Швейная машинка “Зингер” стояла на краю большого кроильного стола, на котором распростерся отрез набивного ситца; детали выкройки неопределимого предмета одежды из папиросной бумаги были приколоты на места – причудливые абстрактные фигуры, никак, казалось, не связанные с человеческой. Джин посмотрела на Гретхен другими глазами: оказывается, ее работа требует не просто умений, а творчества и мастерства.
Каким-то образом, безо всяких обсуждений, они стали называть друг друга по имени. Слишком уж странно обращаться друг к другу “мисс или миссис такая-то”, стоя в одном белье. Джин была только рада распрощаться с “мисс Свинни”.
Приглашение пришло, когда она была на работе. Говард по просьбе Гретхен позвонил ей в газету. Его голос звучал издалека и нерешительно, и Джин представила себе, с какой неохотой он взялся именно за это поручение.
– Моя жена спрашивает, не захотите ли вы составить нам компанию за чаем в воскресенье. Она что-то упомянула про пошив платья. Будем только мы и Маргарет, ничего официального.
Со времени последней встречи с Гретхен в больнице Джин велела себе строго соблюдать профессиональную дистанцию и избегать любого намека на дружеские отношения, которые повлияли бы на ее способность мыслить здраво и могли бы еще усложнить предстоящий им рано или поздно непростой разговор. Но услышав это запинающееся приглашение, она пошла на попятный и немедленно его приняла.
Надо сознаться, подходящие новые знакомства были слишком редким явлением, чтобы от них отказываться. Ее коллеги в газете были вполне приятной компанией, но только в рабочие часы. Они не общались между собой помимо работы, не считая пятничных вечеров в пабе, из которых Джин себя уже исключила. Старые школьные подруги все замужем и разъехались, а их выходные поглощены семейной жизнью. С одинокой женщиной всем неудобно. А вот чете Тилбери, кажется, она нравится, они даже смотрят на нее снизу вверх, как на влиятельного и значительного человека. Польщенная и очарованная их вниманием, она готова была расцвести и раскрыться в их обществе, стать той интересной женщиной, какой они ее видят. А еще была Маргарет, то ли совершенно обычный ребенок, то ли исключительно, невероятно особенный. Но так или иначе, она пробудила в Джин, казалось бы, надежно похороненные желания.
Приняв приглашение, Джин столкнулась с двумя новыми проблемами: как оставить мать на добрую часть воскресенья и чем ответить в свою очередь. Первая проблема решилась чудесным образом как-то вечером по дороге от врача. Она ехала на велосипеде, а впереди с трудом поднималась в гору, волоча несколько разбухших авосек с продуктами, Уинни Мэлсом, знакомая матери с тех времен, когда она еще ходила в церковь.
Однажды возникли разногласия по поводу ежегодного сбора подарков для бедных детей прихода. Кто-то заявил, что вязаные игрушки, набитые резаными нейлоновыми чулками, это негигиенично. Миссис Суинни, которой нравилось вязать куколок, оскорбилась и в церковь ходить перестала. Она была не особенно верующей, да и службы ей не нравились, так что потеря была невелика.
Джин налегла на педали и поехала рядом с миссис Мэлсом, которая от неожиданности испуганно вскинула голову.
– Здравствуйте. Давайте я вам помогу, – сказала Джин, слезла с велосипеда и освободила сопротивляющуюся женщину от сумок, пристроив одну в корзинку, а две другие – на руль.
– Вы очень любезны, – сказала миссис Мэлсом, которая не сразу опознала Джин и отказалась от мысли, что ее грабят средь бела дня. – Напрасно я купила столько – больше, чем могу унести. Как хорошо, что вы проезжали мимо.
Они вместе пошли вверх по холму, Джин вела велосипед. Миссис Мэлсом жила в одном из викторианских коттеджей на Кестон-роуд, немного дальше, чем Джин. Она вспомнила, что у Мэлсомов имеется дочь Энн, которая, как и Дорри, живет за границей. Боль разлуки когда-то связывала двух матерей – до известного предела. Энн, в отличие от Дорри, регулярно приезжала домой.
– Как дела у Энн? – спросила Джин.
– О, прекрасно. Как раз вчера получила от нее письмо. Она пишет каждые две недели.
– Дорри тоже, – ответила Джин, чтобы не ударить в грязь лицом – скорее ради матери, чем ради Дорри.
Когда-то это так и было, а сейчас, похоже, даже такая мизерная жертва стала для нее непосильной. Светская жизнь в Китале – теннис, коктейли, читка пьес – не оставила места даже для такого скромного акта дочернего внимания. Джин привычно почувствовала, как в ней закипает негодование, и постаралась его подавить. От него одно несварение.
– Я все собираюсь навестить вашу матушку. Слышала от кого-то, не помню от кого, что она уже почти не выходит из дома.