Жизнь Магомета - Вашингтон Ирвинг

Старый князь поспешно направился к своей палатке, а навстречу ему, легко ступая и протягивая руки, вышла дочь его, совершенно здоровая. Глаза ее сияли радостью, лицо освещалось улыбкой; она казалась очаровательнее луны в безоблачную ночь.

Второе чудо, потребованное Хабибом, было еще труднее: Магомет должен был покрыть полуденное небо сверхъестественной мглой и повелеть луне опуститься и остановиться над вершиной Каабы.

И это чудо было совершено пророком так же легко, как и первое. По его повелению яркий дневной свет сменился мглою, луна, отклонившись от своего пути, начала блуждать по небу. Движимая непреодолимой силой пророка, она опустилась и остановилась над Каабой. После этого она, подобно богомольцам, семь раз обошла вокруг нее и стала над Магометом, мерцая и колеблясь, подобно сверкающему мечу, воздавая ему мирную дань привета как славному пророку.

Не довольствуясь этим чудом, говорит далее легенда, Магомет заставил послушное светило войти в правый рукав своего плаща и выйти через левый, потом разделиться на две части, из которых одна направилась к востоку, а другая — к западу, а затем, соединившись в центре неба, снова засиять чудным ярким шаром. Излишне упоминать, что Хабиб Мудрый был убежден и обращен этими чудесами так же, как и четыреста семьдесят жителей Мекки. Абу Джаль, однако, еще более ожесточился в неверии и воскликнул, что все это — обман и колдовство, произведенное волшебной силой Магомета.

Примечание. Чудеса, рассказанные здесь, приводятся на страницах книги историка Абульфеды и не подтверждаются другими более серьезными мусульманскими писателями, но они существуют в предании и передаются со многими подробностями авторами апокрифов, настойчиво утверждающими, что о них упоминается в пятьдесят четвертой главе Корана. Они так же неправдоподобны, как и другие чудеса, приписываемые Магомету. Следует помнить, что он приписывал себе только одно чудо — Коран.

Прошло три года с тех пор, как Магомет поселился с учениками своими в замке Абу Талиба. Повеление, запрещавшее им всякие отношения с остальным племенем, все еще существовало в Каабе. Секта, по обыкновению, увеличивалась от преследований; многие присоединились к ней в Мекке. Поднялся ропот против неестественного междоусобия, возникшего среди курайшитов, и Абу Софиану приходилось стыдиться крайности, до которой он довел свою вражду к некоторым из своих родственников.

Но вдруг оказалось, что пергамент в Каабе, на котором было написано повеление, уничтожился и от всего текста остались только заглавные слова: «Во имя Твое, о Всемогущий Бог!» Повеление поэтому было признано отмененным, и Магомету с его последователями позволено было спокойно вернуться в Мекку. Религиозные мусульмане видели в этом таинственном уничтожении новое чудо, совершенное сверхъестественным вмешательством в пользу Магомета, между тем как неверующие догадывались, что документ этот, стеснительный по своим последствиям для самого Абу Софиана, был тайно уничтожен рукою человеческой.

По возвращении Магомета и его учеников в Мекку последовало много значительных обращений как среди городских жителей, так и среди пилигримов, приходивших издалека. Огорчение, которое испытывали курайшиты вследствие распространения этой новой секты, немного улеглось при вести о победах персов над греками и завоевании персами Сирии и части Египта. Идолопоклонники-курайшиты радовались поражению христиан-греков, веру которых, противоположную идолопоклонству, они уподобляли учению, проповедуемому Магометом. Пророк на их оскорбления и ликования отвечал тридцатой главой Корана, которая начиналась следующими словами: «Греки потерпели поражение от персов, но через несколько лет они победят последних».

Фанатик Абу Бакр бился об заклад на десять верблюдов, что предсказание это исполнится через три года. «Увеличь заклад, но продли срок», — прошептал Магомет. Абу Бакр поставил сто верблюдов и назначил девятилетний срок. Предсказание исполнилось, и пари было выиграно. Анекдот этот приводится мусульманскими учеными как несомненный факт в доказательство того, что Коран — небесного происхождения и что Магомет обладал даром пророчества. Но если факт этот и верен вообще, то в нем видно только несомненно искусное понимание будущего, основанное на знании положения воюющих государств.

Вскоре после своего возвращения в Мекку Магомет был приглашен к умирающему своему дяде Абу Талибу, прожившему более восьмидесяти лет и пользовавшемуся уважением благодаря своему характеру. Когда час смерти уже приближался, Магомет начал уговаривать дядю прочитать символ веры, чтобы, по исламу, обеспечить себе блаженное воскресение.

Искра сознания земного своего достоинства еще тлела в груди умирающего патриарха. «О сын брата моего, — отвечал он, — если бы я прочел эти слова, курайшиты сказали бы, что я сделал это, убоявшись смерти».

Историк Абульфеда утверждает, что Абу Талиб умер верующим. Ал-Аббас, повествует он, наклонился над изголовьем своего отходящего брата и, заметив движение его губ, приблизил ухо, чтобы уловить последние слова умирающего. Он услыхал желанный символ веры. Другие утверждают, что последние слова его были: «Я умираю в вере Абд аль-Мутталиба». Комментаторы старались примирить эти два рассказа, утверждая, что Абд аль-Мутталиб перед кончиной своей отрекся от идолопоклонства и уверовал в Единого Бога.

Едва миновало три дня после смерти высокочтимого Абу Талиба, как Хадиджа, верная и преданная жена Магомета, также была похищена могилой. Ей было шестьдесят пять лет. Магомет горько плакал у ее гроба и облекся в траур в память о ней и Абу Талибе, так что год этот назван был годом скорби. Утешением в печали, рассказывает арабский историк Абу Хорейра, послужило Магомету то, что ему явился архангел Гавриил и возвестил, что Хадидже дан в раю серебряный дворец в награду за ее великую веру и услуги, оказанные делу ислама.

Хотя Хадиджа была гораздо старше Магомета и, выходя замуж, уже пережила пору цветущей молодости, когда восточная женщина только и бывает пленительна, и хотя пророк одарен был страстным темпераментом, он все-таки, говорят, оставался верен ей до конца и никогда не пользовался арабским законом, дозволявшим многоженство, избегая вводить в ее дом соперницу. Когда же она сошла в могилу и первый порыв скорби миновал, Магомет искал утешения в новом браке и с тех пор разрешил себе многоженство. Закон его позволял каждому из последователей иметь четыре жены, но себя он не ограничивал этим числом, потому что, по его мнению, пророк, одаренный особенными преимуществами, не обязан подчиняться законам, созданным для простых смертных.

Его первый выбор через месяц после смерти Хадиджи пал на дочь верного его последователя Абу Бакра, на очаровательную девочку Аишу. Может быть, он желал этой связью еще больше привлечь на свою сторону Абу Бакра, самого храброго и известного человека из числа всех его соплеменников. Аише было, однако, всего только семь лет, и хотя женщины рано развиваются в жарком климате, все же она была еще слишком молода для брачной жизни. Поэтому они были только помолвлены, свадьба же была отложена на два года, в течение которых он заботился, чтобы она получила образование и воспитание, приличное для арабской девушки высокого звания.