Жестяные игрушки - Энсон Кэмерон

— На конкурс, — поясняет он.

— На какой еще конкурс? — Я немного скругляю Улуру и добавляю ему выпуклости, ибо на этот раз он меньше похож на Улуру. Он больше похож на страдающую ожирением обувную коробку. Изображать Улуру непросто — это скала с яркой индивидуальностью.

Он подносит миску к губам и выпивает остаток соуса. Потом уходит в глубь «Латинского Квартала»; бедра его трясутся, сталкиваясь при ходьбе, словно два борца сумо в решающем поединке. Возвращается он с мятым субботним номером «Эйджа» и громко шелестит страницами, пока не находит того, что искал.

— Ага, — произносит он. Губы его имеют специфический желтый оттенок. — «Триколор, Кленовый Лист, Звездно-Полосатое Знамя, — читает он вслух. — Кто сможет создать флаг, размахивая которым австралийцы ощущали бы гордость?» «Если вам кажется, что вы способны на это…» — продолжает он. В общем, речь идет о национальном конкурсе на проект нового флага того, что называется нашей молодой демократией. Нашей расцветающей республики. Ей нужен флаг, объединяющий всех ее граждан и передающий ее дух. Что, на мой взгляд, немного многовато для того, что может передать кусок ткани. Однако победитель конкурса помимо того, что сохранится в истории наряду с дюжиной других людей, которые умерли, но в истории этой продолжают жить благодаря тому, что создали флаг демократической нации, получит также чек на сорок тысяч долларов.

Мои уши мгновенно встают торчком. Сорок тысяч долларов. Может, и правда Южный Крест с отброшенными красными, желтыми и черными тенями и с Улуру снизу сможет объединить всех граждан, от саксов до славян, посланных сюда войнами или революциями, и даже тех граждан, что жили здесь до того, как войны или революции прислали сюда саксов и славян? Может, эти шесть предметов могут передать дух Австралии?

— Можно посмотреть? — спрашиваю я.

— Да берите себе, сэр. Сейчас я вам оторву. — Он без труда разрывает газетный лист по сгибу от правой кромки к середине, потом, фыркая и чертыхаясь, — коряво, от середины к верхней кромке. Потом протягивает мне мятый обрывок, в верхней части которого красуется заголовок: В ПОИСКАХ НАЦИОНАЛЬНОГО ФЛАГА, 2000. Я пробегаю статью глазами, складываю обрывок и убираю в задний карман джинсов. Сорок тысяч потенциальных долларов.

Из кухни на тротуар выходит жена Гэбриела, которой надоело жариться, и париться, и с омерзением готовить что-то французское. Она смотрит на то, что я делаю, и обращается к мужу, будто меня тут нет или словно нормальная, присущая художнику душевная тонкость у меня отсутствует:

— И как, по-твоему, это поможет бизнесу? — Она тычет пальцем в мой флаг. — Сколько это стоит? Что? Так, черт подери, много?

Он объясняет ей, что это, возможно, будущий национальный флаг. Тот, возможно, флаг, размахивая которым австралийцы будут испытывать чувство гордости. Скептически поджав губы, она проходится взглядом от флагштока, по скале, по звездам, вплоть до весело трепещущего на ветру края, — и говорит, что ей так не кажется. Готова поспорить, говорит она, что никаких изменений к лучшему не предвидится… только тень на их обеденный бизнес. Большая тень. Съест три четверти солнечных лучей в обеденное время и две трети их обеденной легкости и яркости, а их и без того в обращенном на восток заведении в этом говенном (она произносит «merde») мельбурнском климате и так негусто.

Я смотрю, как искривляется на легкой неровности стекла проносящийся через витрину «Кенворт».

— Это расценят, — возражает он ей, — как национальную гордость. Завтрашние австралийцы будут, весьма вероятно, держать этот флаг, — он назидательно поднимает палец, — как святыню.

— Завтрашние австралийцы, — говорит она, — не обедают сегодня.

Она смотрит на отражение моего лица.

— Вы уж меня простите. Но национальная гордость… — Она стучит пальцем по виску, и издает горлом этакий звук, и возвращается на кухню к тому, что заставляет ее жариться, париться и испытывать омерзение.

— Она француженка, — поясняет Гэбриел, быстро покачав головой из стороны в сторону, словно качок влево объясняет, что он связался с ней именно из-за этого ее французского происхождения, а качок вправо — нет, не в ее французском происхождении причина того, что он делит с ней жизнь и ресторан.

* * *

Я отсылаю мятый обрывок субботнего номера «Эйдж» и получаю по почте заявочную форму для участия в конкурсе.

Комитет по выбору национального флага поздравляет меня с участием в конкурсе.

Условия конкурса дополняются вопросом: в состоянии ли участник в случае его победы в конкурсе уделить определенное время (приблизительно 6 недель) для тура по стране с целью поддержки и пропаганды нового национального флага? Указанный тур включает в себя выступления по радио и ТВ, фото и интервью в региональной прессе, торжественные церемонии поднятия национального флага в различных городах и так далее.

Ниже этого вопроса следуют две подчеркнутые тонкой черной линией пустые строки, в которые я должен вписать свой ответ.

Ну… угу. Вероятный лауреат конкурса в состоянии. Вероятному лауреату конкурса потребуется только запереть «КОЗИНС И КОМПАНИЮ» в какой-нибудь надежный гараж, ибо не зря ведь говорят, что город — это джунгли, что, может, и не так, но у подростков мужского пола здесь глаза голодных львов. И глаза эти смотрят на стоящую без движения машину как на подраненную добычу, которую они окружают ночью и разбирают по кусочку своими сидхромовыми челюстями. А я не переживу, если моего «КОЗИНС И КОМПАНИЮ» окружат и разберут на кусочки восемнадцатилетние львы из Порт-Мельбурна, сюжетные татуировки которых будут шевелиться как живые, пока они будут терзать его своими серебряными челюстями, чтобы унести по кускам и загнать в какую-нибудь мелкую авторемонтную мастерскую на задворках, где механики используют для починки битых тачек только оригинальные, снятые с живого донора запчасти.

Итак, вероятному лауреату конкурса потребуется надежно запереть свой фургон. И оставить сообщение на автоответчике для обычных своих клиентов, которые жаждут взбудоражить мир сообщениями о 40-ПРОЦЕНТНОЙ РАСПРОДАЖЕ ЗИМНЕЙ ОДЕЖДЫ или о том, что СНОВА В МЕНЮ БЕФСТРОГАНОВ, чтобы они на время воздержались от объявлений в своих витринах, поскольку я отправляюсь по стране рекламировать собственный творческий гений в компании дюжины пляшущих передо мной на задних лапках членов конкурсного комитета.

Я пишу: «С ЭТИМ НИКАКИХ ПРОБЛЕМ» — крупными буквами по диагонали поперек обеих подчеркнутых черными линиями, отведенных для моего ответа строчек.

Затем следует листок формата А4 с отступающей на два сантиметра от краев черной рамкой, внутри которой ты должен нарисовать свой флаг. Снизу под рамкой имеется место для твоего имени и четырехзначного номера-пароля. Я — Хантер Карлион, 3417.

Для официального конкурса рисунок от руки, как на моих намалеванных на витринах флагах, не годится. Тут нужно чертить. Тут нужно сгорбиться над листком и не уступать в старательности какому-нибудь средневековому монаху. Напрягать зрение и работать с картографической точностью. Склониться к самому листу так, чтобы он сделался для тебя Вселенной. Твоим холстом. Главная отличительная черта моего флага — это реальное созвездие с реальными расстояниями между звездами. Это нельзя изображать на глаз, как на витрине французского ресторана.