Войны и кампании Фридриха Великого - Юрий Ненахов

Что касается середины века, то в во всех армиях Европы, не исключая русской, линейная тактика определяла собой господствующее направление военного дела и применения войск. «Регулярство», настойчиво внедрявшееся Петром I, не могло иметь выражения, кроме линейной тактики. На ней были построены инструкции Петра I, согласно которым действовали русские войска в сражениях Северной войны, и экзерциция «Устава воинского» 1716 года. Эта экзерциция, отмененная в 30-х годах Минихом, 15 января 1742 года была восстановлена и действовала вплоть до 1755 года, когда были введены новые строевые уставы — пехотный и кавалерийский, которые в известной мере (особенно пехотный) углубляли наиболее специфические черты линейной тактики.

В целом линейная тактика была закономерным, обусловленным воздействием объективных факторов этапом развития военного искусства. Однако постепенно в ней стали складываться шаблоны, приобретавшие характер канонических правил, применение которых не всегда вызывалось необходимостью. Эти черты привели тактику западноевропейских армий после окончания Семилетней войны к застою.

При анализе и оценке линейной тактики середины XVIII века, необходимо подходить раздельно к тактике частей и подразделений родов войск и к общей тактике. Пехотные батальоны — тактические единицы — в середине века вели бой в развернутом сомкнутом строю, глубиной в 3–4 шеренги. Из построенных таким образом батальонов с орудиями полковой артиллерии в интервалах между ними составлялись линии боевого порядка пехоты. Указанный строй батальона был рассчитан на то, чтобы использовать все имеющиеся ружья, создать огонь значительной плотности и в то же время обеспечить достаточную устойчивость в случае штыкового боя.

Огонь пехоты того времени из развернутого сомкнутого строя обладал довольно значительной эффективностью. Массовый огонь сохранял действенность на дистанции более 300 шагов. Это подтверждается тем, что Суворов — решительный противник бесполезного «пугательного» огня — в одной из тактических инструкций 1799 года требовал ведения огня из сомкнутого строя с трехсот шагов, следовательно, предельная дистанция действительного огня была по крайней мере на пятьдесят шагов больше.

Баллистические качества пехотного ружья в конце XVIII века немного улучшились по сравнению с серединой века, но имеющиеся в литературе данные позволяют считать, что существенной разницы в дальности действенного массового огня не было.

В отношении скорости стрельбы в литературе имеются значительные расхождения. Для периода Семилетней войны можно принять, что хорошо обученная пехота при стрельбе без прицеливания, как это требовалось в западноевропейских армиях, могла дать 2–3 залпа в минуту (у пруссаков — 5). При стрельбе с прицеливанием эту норму следует снизить до полутора или несколько больше выстрелов в минуту. Даже кавалерийская атака на нерасстроенный фронт пехоты могла быть отражена огнем ружей и картечью полковой артиллерии. Тем более трудно было ожидать успеха от штыковой атаки без выстрела пехоты наступающей стороны на неподвижно стоящую и ведущую огонь пехоту обороняющейся стороны.

Однако к середине XVIII века в тактике пехоты стала заметна переоценка значения ружейного огня и недооценка штыкового удара.

В западноевропейских армиях основной задачей и тактики, и обучения пехоты сделалось получение огневого превосходства над противником. При этом последнее достигалось за счет повышения темпа неприцельной стрельбы.

В русской армии, в которой высокие моральные качества солдат устраняли указанную для западноевропейских армий предпосылку ослабления роли холодного оружия и увлечения огневой тактикой, было бы последовательным продолжать придерживаться системы, сочетавшей огневой бой со штыковым ударом, успешно применявшейся русскими войсками в сражениях Северной войны. Однако западноевропейское влияние, проникшее в русское военное искусство в 30-х годах XVIII века, отклонило развитие тактики русской пехоты от этого естественного для нее пути. Пехотный устав 1755 года резко подчеркнул значение огня пехоты. «Все обучение солдат, — гласило указание этого устава, — в виду имеет заряжать и стрелять и притом как в которой пальбе оную употреблять с успехом». Изложение многочисленных способов ведения огня из сомкнутого строя почти совсем заслоняло значение штыкового удара. Положительным моментом «Описания пехотного полкового строя» было то, что в отличие от западноевропейских взглядов оно требовало обязательно прицеливаться. Фактически, в сражениях Семилетней войны русская пехота не всегда пренебрегала штыком, но негативное влияние приведенного требования устава на подготовку войск, а отсюда и на боевую практику не могло не сказаться.

Трудности пехотной атаки при прочно внедрившейся в тактику западноевропейских армий практике использовать линейное построение для чисто огневого боя были очевидны для некоторых военных мыслителей на Западе. В 20-х годах XVIII века французский военный писатель Фолар предложил вести атаку крупными сомкнутыми колоннами. Это вызвало продолжительную дискуссию, но практических последствий не имело. В сражении 1757 года при Росбахе французы попытались применить колонны Фолара, но были разбиты Фридрихом, использовавшим свой «косой боевой порядок».

Русская военная мысль и практика в этом вопросе (но только в этом) шли несколько впереди западноевропейских. В пехотном Уставе 1755 года в число боевых построений была введена «густая», т. е. сомкнутая (в отличие от разомкнутой, предназначавшейся для эволюции), батальонная колонна. Ее основное назначение, как указывал устав, заключалось в «преломлении неприятельского фронта».

Сознавая, что штыковая атака в колоннах должна быть подготовлена огнем, составители Устава дали ряд рекомендаций о ведении огня из колонны (они занимают большую часть главы о колоннах — главы XIII части 2 Устава); значение колонны как чисто ударной тактической формы этим снижалось. «Густые» колонны Устава 1755 года не остались только на бумаге, как колонны Фолара; в одном из боев Семилетней войны их с успехом применили на практике, о чем — ниже.

В отличие от тактики пехоты, в которой в рассматриваемое время имелись вместе с положительными и явно негативные черты, в отношении тактики кавалерии и способов использования в бою этого рода войск для такой оценки оснований нет. Основным способом действий конницы и по отечественным, и по западноевропейским взглядам становится стремительный удар холодным оружием, а боевое построение сводится кдвум-трем линиям эскадронов, развернутых в три шеренги.

Устав русской кавалерии 1755 года, основанный на идеях Фридриха Великого, давал в целом верное направление развитию ее тактики, подчеркивая значение удара в сомкнутом строю на большом аллюре. Устав указывал, что «всякое действие и сила кавалерии, которое с авантажем и с победою неприятельской чинимы бывают, состоит в храбрости людей, в добром употреблении палашей, в крепком смыкании и жестоком ударе через сильную скачку».

При всей ценности кавалерии как средства наступления боевые возможности ее были ограниченными. Фронтальная атака кавалерии на не расстроенную действиями других родов войск пехоту, как было сказано, имела мало шансов на успех.

Несравненно большие преимущества имела кавалерийская атака во фланг с охватом тонких и малоподвижных пехотных линий. Такая атака для последних была весьма опасна. Отсюда вытекало типовое, сделавшееся почти правилом расположение кавалерийских масс на крыльях общего боевого порядка. Та сторона, которой удавалось опрокинуть одно или оба противостоящих кавалерийских крыла противника, получала шансы на окончательную победу.