Стингрей в Зазеркалье - Мэдисон Стингрей

На этих словах под восторженные крики толпы группа начала играть. Все в зале вскочили на ноги. Каждый человек, все до единого, все десять тысяч знали, казалось, каждое слово каждой песни. Люди пели и танцевали.

Охватившая все здание энергия вдохновения и агрессия рок-н-ролла потрясли меня до глубины души. «Черт побери, – думала я. – Рок-н-ролл никогда не будет тонким искусством. Противостоять его энергии – то же самое, что противостоять натиску океанской волны во время шторма». От этих мыслей мне еще больше хотелось петь, хотелось продолжать выступления на сцене.

И вдруг из всех динамиков зала зазвучала песня Башлачёва. Виктор улыбнулся, пытаясь подыгрывать песне на гитаре, но усилитель и микрофон были отключены. Он отошел к краю сцены, сел на динамик и стал слушать мощный голос Саши, мудрые слова его песни. Я уверена, что многие в зале никогда до этого не слышали Сашу, они пришли на концерт ради выступающих здесь групп, но почтительное молчание и внимание лишь подчеркивали роль и значение погибшего несколько месяцев назад барда. Голос заполнил все огромное пространство, и на глазах у меня навернулись слезы радости. Саша заслужил, чтобы голос его звучал для тысяч. Я встретилась с бессмертием, и я продолжала петь.

С окончанием песни динамики не умолкли, и из них раздался женский голос:

– Уважаемые зрители, наш концерт окончен. Благодарим вас за внимание. Пожалуйста, соблюдайте порядок при выходе из зала. Желаем вам всего наилучшего и ждем вас в следующий раз.

Но толпа отказывалась расходиться. Люди стали топать ногами, кричать, требовать продолжения выступления «Кино». Виктор вновь вышел на сцену, пытаясь что-то сказать, но микрофон его был по-прежнему отключен. Я чувствовала, как в толпе закипает злость.

– Уважаемые зрители! – продолжал звучать голос из динамиков. – Вы покидаете Дворец спорта. Первыми выходят зрители из партера, затем зрители верхних рядов. Программа нашего вечера завершена. Мы просим вас соблюдать порядок при спуске по лестнице.

Никто не шелохнулся. Люди стояли, сомкнув ряды, с поднятыми вверх руками, перекрикивая продолжающий изрекать наставления женский голос из динамиков. Это был новый Советский Союз, и я поняла, что люди эти – не прежние послушные граждане, а тигры, больше не страшащиеся прячущихся где-то «медведей».

Наконец Виктор услышал, что его микрофон зафонил, – значит, его опять включили. Он вскочил и схватил микрофон в руки.

– Ребята, мы сами не понимаем, что происходит. Заранее было оговорено, что после окончания нашего выступления будет включена Сашина песня – именно та самая песня «Время колокольчиков», которую мы с вами только что слушали. Но по какой-то причине – я не могу вам сказать по какой – песню включили намного раньше, чем надо было. Очень жаль, что опять все получилось не так, как мы хотели!

Слова Виктора потонули в аплодисментах. Он выждал паузу, его острое точеное лицо, казалось, погружено в тяжелые раздумья.

– Эта песня должна была завершить концерт, и вы понимаете, что теперь нам не очень удобно выступать после нее…

Виктор знал, что этот вечер – вечер Башлачёва, и именно его голос и его слова должны были стать в нем финальной точкой. Уходя со сцены, он встретился со мной взглядом, и в глазах его я прочла уверенность, что у нас будет еще немало возможностей сказать последнее слово. И не только у него, но и у меня тоже.

– В следующий раз, – сказал он, обнимая меня за плечи. – Мы споем больше. И ты вместе с нами.

– Я просто хочу, чтобы вы своими глазами увидели, что представляет собой моя жизнь в России.

Вот уже года два я неустанно повторяла эти слова своим друзьям Джеффри и Ди, мечтая познакомить их с найденным мною в кроличьей норе волшебным миром. В день после Рождества 1988 года они, наконец, приземлились в аэропорту Хельсинки вместе со мной и нашей подругой Деб.

В офисе автопрокатной компании Hertz красовался огромный плакат: «НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ ВЗЯТЫЕ ЗДЕСЬ НАПРОКАТ АВТОМОБИЛИ НЕ ДОЛЖНЫ ПЕРЕСЕКАТЬ ГРАНИЦУ С СССР». Мы вчетвером – я, Джеффри, Ди и Деб – втиснулись в машину вместе с кучей барахла, которое я везла с собой для нашей совместной с Юрием жизни. Вещей, которые я собиралась втиснуть в нашу комнату в квартире родителей Юрия, хватило бы, наверное, чтобы забить ими весь Кремль.

– Готовы? – бодро спросила я с водительского сиденья.

– Поехали! – радостно закричали в ответ Ди и Деб.

– Хм, Джо, а это у тебя что такое, тренажер, что ли? – поинтересовался Джеффри. С высоты почти под потолком салона он удивленно взирал на пристроенную у него между ногами черную конструкцию.

Я мчала по извилистым, обрамленным голубыми елями дорогам Финляндии, пока лес вдруг не превратился в кладбище спиленных деревьев с торчащими мокрыми пнями, а затем перешел в тундру. Во все стороны, насколько хватало взгляда, раскинулась однообразная снежная пустыня. На подъезде к пограничной будке, ощетинившейся торчащими из нее, как иглы из дикобраза, дулами автоматов Калашникова, друзья мои притихли.

Мы все вышли из машины и подошли к пропускному пункту. Взглянув на «медведя»-пограничника и встретившись с его холодным, враждебным взглядом, я ощутила знакомую тревогу, внутри зашевелился привычный страх.

– У вас нет автовизы. Вы не можете въехать на этом автомобиле, – сухо изрек он.

– Чего это вдруг?! – заверещала я в ответ, в то время как Джеффри и Ди лишь испуганно переводили взгляд с меня на автомобиль и обратно. – Да вы знаете, кто я такая?! Вы обязаны меня впустить! – Я стала выгребать из сумки журналы – американские и советские со статьями обо мне, фотографии, на которых я вместе с «Кино» и с Борисом. Часть из них посыпалась на снег под ноги пограничнику, часть я довольно бесцеремонно совала ему под нос.

Пограничники заморгали, выглядели они явно сбитыми с толку и даже слегка смущенными. Видно было, что они поняли: со мной лучше не связываться, но не могли пока сообразить, как бы это обустроить формально. Образ-то у меня был что надо, а вот протокол подкачал.

Они сгрудились вокруг старшего и стали совещаться. К нам тем временем подошли трое финнов, которые так же, как и мы, пытались пересечь границу на автомобиле. Они приехали раньше нас, и их держали на границе вот уже десять часов.

– И все из-за этого гребаного охотничьего ружья в багажнике! – раздраженно сплюнул один из них.

Мы все повернулись и уставились на пограничников. Те даже слегка отпрянули под нашими взглядами. Они явно не представляли, что делать со всеми нами.

Видно было, что Джеффри и Ди начинают нервничать. Деб села на стул у окна и принялась за вязание. Нет, совершенно немыслимо торчать десять часов в этой унылой бетонной берлоге, наблюдая за тем, как Деб довязывает пару носков. Надо отсюда как-то выбираться. И вдруг меня осенило.

Решительно обойдя пограничников, я подошла к висевшему на стене телефону и набрала ленинградский номер квартиры Юрия. И тут же стала просто орать в трубку, так, чтобы все вокруг хорошо слышали.