Солдатами не рождаются - Константин Симонов

Все это до сих пор как-то не умещалось в уме. Сколько, бывало, трудов и крови стоил какой-нибудь «язык», сколько людей из-за него лишались жизни! А тут взяли генерала и пять офицеров, не говоря уже о солдатах, и даже волос не упал ни с чьей головы. Вот уж действительно удача!

Артемьев сказал откровенно: не ожидал! «Ясно, не ожидал, я сам не ожидал. А вот взял. Ей-богу, честное слово, взял», – Синцов даже улыбнулся собственным мыслям и подумал, что хорошо бы поскорей увидеть еще раз маленькую докторшу Таню Овсянникову и рассказать ей о такой редкой удаче. Почему вспомнил о ней? Потому что когда-то скитались вместе в окружении и она больше чем кто-нибудь поймет тебя? А в общем, ерунда, не поэтому. Просто хочется увидеть ее. В конце концов еще не вечер жизни – всего тридцать лет…

Ему снова захотелось повернуться и посмотреть на немецкого генерала: какое у него сейчас выражение лица?

Но, несмотря на все свое хорошее настроение, удержался и только весело спросил сидевших сзади автоматчиков:

– Как там немец, ребята? Не ерзает?

– Не-е, смирный, – сказал один из автоматчиков, и в голосе его была снисходительность. – Может, дать ему закурить?

– Ему уже предлагали – он некурящий.

– А может, он пьющий? У меня во фляге есть немного. А он все время щекой дергает, видать, знобит его.

– Ничего, скоро доедем до места, там, найдут нужным, дадут, – сказал Синцов. – Только следите, чтоб он у вас там не глотнул какую-нибудь пилюлю – и на тот свет!

– У нас не глотнет! – откликнулся второй автоматчик. – Он у нас крепко зажатый.

– А как вы считаете, товарищ капитан, – помолчав, спросил первый, – будет нам всем, например, сегодня награда?

– Это как наверху скажут, – строго ответил недовольный вопросом Синцов.

– А мы не про то, что наверху скажут, – рассмеялся автоматчик, – мы про то, за чем недалеко ходить! Будет от вас старшине приказание нам перед отбоем двойную норму дать по такому случаю?

– А вы как думали?

– А мы так и думаем.

– Значит, как в воду глядите!

Синцов довольно потянулся: самому хотелось сегодня выпить. Выпить, согреться, накрыться полушубком и проспать подряд так часов двенадцать или больше, сколько поспится. Подумал об этом и усмехнулся несбыточности своего желания.

«Дать тебе медаль может и командир дивизии, дать орден – командующий армией… А твердо обещать тебе, комбату, что ты, находясь не в госпитале и не во втором эшелоне, а у себя в батальоне, на передовой, проспишь двенадцать часов подряд, – этого тебе на войне не может обещать и сам господь бог».

– Зайдите сперва один. – Адъютант кивнул на дверь, из которой вышел.

Синцов, сидевший вместе с немцем в адъютантской у Серпилина, увидел, как немец тоже поднимается, и сказал ему:

– Вартен! Зетцен зи зих![11]– и один вошел к Серпилину.

– Товарищ генерал, по приказанию командира Сто одиннадцатой дивизии генерал-майор Инсфельд, командир двадцать седьмой немецкой пехотной дивизии, в штаб армии доставлен.

Когда Синцов вошел и, закрыв за собой дверь, вытянулся у порога, Серпилин стоял у стола, опираясь на него пальцами левой руки. Убрав со стола руку, он чуть заметным движением плеч подчеркнул, что принимает рапорт. Лицо у него было такое, что Синцову показалось: Серпилин его не узнал.

– Благодарю, – сказал Серпилин все с тем же удивившим Синцова неподвижным, неузнающим выражением лица, сделал два шага навстречу и протянул руку: – Здравствуй, Иван Петрович, вот ты какой стал!

– Что, сразу не узнали, товарищ генерал?

– Из дивизии позвонили, доложили, кто сопровождает. А так, пожалуй, не узнал бы.

– Переводчик явится через пять минут, – сказал за спиной Синцова адъютант.

– Значит, пять минут имеем. Присаживайся.

Серпилин сел сбоку у стола и, подперев щеку рукой, некоторое время молча глядел на Синцова.

– Нет, узнал бы. Скажи откровенно: ты в силах забыть, как мы тогда из окружения выходили?

– Никогда этого не забуду.

– И я не в силах, – сказал Серпилин. – Хочу и не могу. А может, это так и надо, что мы не в силах все это забыть?

Сказал так, словно думал еще о чем-то. Словно был одновременно и близок в своих мыслях к тому, о чем говорил, и очень далек от этого.

– А я вас в первый же день, как в армию прибыл, видел, в пяти шагах.

– Отчего же не подошел?

Синцов запнулся. Надо было объяснить, что он нечаянно оказался свидетелем тогдашнего крупного разговора Серпилина с командующим, а объяснять это было неудобно.

– Вы заняты были.

– Все равно, зря не подошел. Когда это было?

– Девятого января, накануне наступления.

– Да, накануне наступления… – Серпилин почему-то вздохнул и вдруг, словно стряхнув с себя что-то мешавшее ему, сказал другим, изменившимся голосом:

– Когда командующему по телефону доложил, он сказал: «За первого генерала – орден!» Можешь считать, что уже получил. Поздравляю.

Синцов встал с табуретки.

– Служу Советскому Союзу!

Серпилин показал было рукой, чтоб Синцов садился, но взглянул на часы и сам встал.

– Да, далеко он нас с тобой тогда гнал. – Серпилин кивнул на дверь, за которой там, во второй комнате, сидел немец. – Мертвых жаль. Всех мертвых жаль. А тех жальче всего. Тем мертвым немецких генералов в плен уже не брать. И даже во сне этого не увидеть… Как ты, комбат, сегодня со своей колокольни смотришь, после того как генерала в плен взял, – надолго их еще хватит?

– С моей колокольни трудно судить, товарищ генерал…

– Неверно, – прервал Серпилин. – Об этом как раз без тебя трудно судить.

– По-моему, уже ненадолго.

– А конкретно?

– Дня на два, на три.

– Сколько у тебя в батальоне в строю осталось?

– На сегодня сто девять.

– Не густо, – сказал Серпилин. – На немца у адъютанта расписку возьми. И поезжай. Береги себя по мере возможности, раз, по-твоему, уже только два-три дня осталось.

– Как-нибудь, – сказал Синцов. – Я за то время, что с вами не виделись, уже четыре раза был ранен. Пора на этом остановиться.

Серпилин посмотрел на него внимательно и вдруг спросил:

– Ты какого года?

– Двенадцатого, товарищ генерал.

– Да, – задумчиво сказал Серпилин, и лицо у него снова стало отсутствующим. – Ну, иди.

Пожал руку, повернулся и пошел к своему столу, а когда сел и поднял глаза, Синцова уже не было, в дверях стоял адъютант. – Где переводчик? Шесть минут прошло.