Хроники Ехо - Макс Фрай

– Подскажу, конечно, если понадобится. Но сперва все-таки послушаю. Интересно, как ты будешь выкручиваться.

– Ладно.

Я постарался собрать в кучу скудные сведения о Мире, где поселился всего несколько лет назад. Конечно, восьмитомная Энциклопедия Мира – моя настольная книга, но это вовсе не значит, что я успел ее изучить. Некоторые занятые люди довольно редко добираются до собственных столов, да и то лишь для того, чтобы сладко заснуть, уткнувшись усталой мордой в пустую тарелку. И я из их числа.

Но все-таки болтовня – мое сильное место. Я скверный выдумщик, зато хороший рассказчик. Стоит открыть рот, а история сама как-нибудь расскажется. Мне и сочинять особо не придется. Всегда так было.

– Что ж, – начал я. – Ясно, что я – сирота. И родом не из этих мест. Я имею в виду, вообще не из Хонхоны. Тут у нас, насколько мне известно, о детях кто-нибудь, да заботится. Где-то правительство, где-то община, но пропасть не дадут. А если так, значит, я из Уандука. Из Куманского Халифата. Или даже нет, из Шиншийского. О нем вообще никто ничего не знает, не придерешься.

– Ну и как тебя занесло в Ехо? – строго спросил Коба. – У Шиншийского Халифата даже выхода к морю нет.

– Ну так ясное дело, меня похитили тамошние работорговцы, – нашелся я. – Их в Уандуке полным-полно, верно? Собирались продать в Куманский Халифат, там же официально разрешено иметь рабов-чужеземцев, хотя они, по-моему, и своими согражданами приторговывают за милую душу, поди потом кому-нибудь докажи… Но я сбежал. Как-то перехитрил работорговцев, например, усыпил их фамильным заклинанием, которому меня дед перед смертью успел научить, и дал деру. Там как раз есть невольничий рынок недалеко от Капутты, два дня пешего пути, насколько я помню. Ясное дело, я туда пробрался, пошел в порт, спрятался в трюме какого-то купеческого корабля, предварительно выяснив, что он идет в Ехо. Очень уж мне хотелось переехать туда, где людьми не торгуют, ну я и решил, что Соединенное Королевство – самое что ни на есть подходящее для меня место… Ты что так на меня смотришь, Коба? Плохая история? Что-то не так?

– Да нет, история-то хорошая. Просто отличная история, сэр Макс. Но мне сейчас вот что интересно: ты от кого обо мне узнал? В вашем Большом Архиве информации про мое детство нет, я сам Кеттарийца попросил махнуть на меня рукой, забыть, не вносить в архивы, и он твердо обещал. Выходит, обманул? Или кто-то другой?..

Я совсем ошалел.

– Коба, клянусь, я только что выдумал эту историю от начала до конца! Нигде никогда не слышал ничего похожего, в том числе, в нашем Большом Архиве. Я понятия не имел, что ты из Уандука. Думал, ты здешний. Впрочем, я о тебе вообще ничего не знаю. Пару раз расспрашивал Джуффина, но он отмалчивался. Так что, имей в виду, он свое слово держит.

– Ясно, – спокойно кивнул Коба. – Что ж, думаю, ты говоришь правду. Про дедово заклинание я вообще никогда никому не рассказывал, такие козыри лучше прятать в рукаве, пока для дела не понадобятся. Выходит, ты меня прочитал, сэр Макс. В здешних местах мало кто это умеет, а у нас в Уандуке обычное дело – людей как книги читать. Так это и бывает: смотришь на человека и рассказываешь первое, что в голову придет, а потом выясняется, что говорил о его жизни. Поэтому когда мы травим байки просто так, для развлечения, принято, чтобы рассказчик сидел спиной к слушателям или хотя бы под ноги себе глядел, так чужие тайны не выболтаешь… Тебя Куманский Халиф научил людей читать? Я слышал, ты к нему ездил, и вы поладили.

– Было дело, ездил. И, можно сказать, поладили. Но ничему он меня не учил. Я правда нечаянно, Коба. Обычное дело, я вечно всякие дурацкие чудеса сдуру творю, особенно в последнее время. Не сердись. Я никому не расскажу про твою жизнь.

– Это будет величайшая услуга, какую только один человек может оказать другому, – серьезно сказал Коба. – Конечно, история моего детства – не ахти какая страшная тайна. Я имею в виду, она не опасна для моей репутации и моих дел, даже наоборот. Просто чем больше людей знает о тебе правду, тем труднее жить. Судьба быстро изнашивается, особенно если все эти люди крутятся где-то рядом и время от времени тебя видят. Если окажешься вовремя на другом конце Мира, еще ладно, а вот если останешься в городе, где о тебе все знают правду, – вообще беда, хоть убивай всех подряд, чтобы самому выжить. А что ж, нет людей – нет проблем… Сейчас ты меня не понимаешь, но когда-нибудь вспомнишь наш разговор и поймешь. И, кстати, гляди, чтобы не было поздно. А то будешь потом бегать сам от себя, в чужие судьбы кутаться, по чужим жизням прятаться… Ладно, на эту тему мы с тобой лет через сто поговорим. Пока – бессмысленно.

Я озадаченно покачал головой. Рассуждения Кобы действительно казались мне невнятным романтическим бредом, но к тому времени я уже успел твердо усвоить, что моя неспособность понять собеседника обычно свидетельствует всего лишь о моей собственной интеллектуальной немочи, а вовсе не о плачевном состоянии его ума и душевного здоровья.

– А что я теперь знаю – это ничего? – на всякий случай уточнил я. – От этого судьба не износится? А то я могу попробовать забыть. Есть же, наверное, какие-нибудь специальные зелья?

– Да нет, знай себе на здоровье, – отмахнулся Коба. – Ничего мне не сделается. Плохо, когда счет на сотни идет, а так-то все в порядке.

– Мне очень понравилась твоя история, – помолчав, сказал я. – Но для себя-то мне, наверное, надо выдумать другую биографию?

– Просто поменяй Шиншийский Халифат на Куманский. А вместо работорговцев пусть будут людоеды Энго, – решил Коба. – Ваша семья жила на границе с Великой Красной Пустыней, и дикари напали на ваш дом, так действительно иногда бывает. Родители погибли, ты сбежал. Так перепугался, что решил уехать из Уандука, тем более что никакой родни у тебя там не осталось и ничего хорошего не светило. Это будет славная история, жалостливая и правдоподобная. Все же не в Смутные Времена живем, не так уж много сейчас шансов у мальчишки загреметь в нищие, и это – один из них.

– Ладно, – кивнул я, – как скажешь. Энго так Энго.

– Вот и договорились.

Коба встал, вышел из гостиной и через несколько минут вернулся с охапкой пестрого тряпья.

– Куманские штаны, ташерская куртка без рукавов, лоохи с капюшоном, как шимарские горцы носят, – сказал он. – Хорошее сочетание, только так ты и можешь быть одет – в чужие обноски. Что будет велико, обрезай, не стесняйся. Чем хуже, тем лучше.

К тому времени я уже практически утонул в собственной одежде. Даже раздеваться не пришлось, выскользнул из нее, как змея из старой кожи, и тут же нырнул в тонкие, почти прозрачные штаны из дорогой куманской ткани; многочисленные грязные пятна не оставляли шансов установить их первоначальный цвет. Обрезать ничего не понадобилось, прежним обладателем этой одежды был, надо думать, коротышка. Зато очень толстый. С уладаса[27] небось за всю жизнь ни разу не слез. Я кое-как закрепил всю эту роскошь, обмотав талию обрывком веревки; в результате штаны сидели на мне как японские брюки хакама, вернее, как две очень широкие пышные юбки, по одной на каждую ногу. То еще зрелище.