Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

***

В самом начале 1380 года Ариетта сообщила Франсуа новость на первый взгляд счастливую, но которую оба ощутили как катастрофу: она вновь была беременна. Они ничего не сказали друг другу, но подумали об одном и том же: о предсказании Тифании. Шел четный год, и это был четвертый ребенок. Он не выживет. Еще одно крохотное существо повторит судьбу Катерины…

Прибытие в Вивре в конце апреля Франсуа де Флёрена принесло настоящее облегчение. К тому же он привез важную новость: Карл V понял, наконец, свою ошибку. Осада с Ренна и Нанта снята. Следуя за коннетаблем, французская армия отправлялась к Жеводану — добивать последние «роты».

Франсуа решил ехать без промедления. Ариетта, которой было уже под сорок, плохо переносила беременность.

Она даже слегла в постель на несколько дней. В спальне они и попрощались. Ариетте хотелось улыбаться, как обычно, но не хватило на это сил. Когда Франсуа целовал ее на прощание, она вдруг разрыдалась, стала цепляться за его одежду, умоляя не уезжать, и Франсуа пришлось силой разжать ей пальцы. Дочь и сын ждали его на подъемном мосту. Изабелла плакала, но трудно сказать, был ли тому причиной его отъезд: последнее время она вообще плакала не переставая. Что касается Луи, то он помахал отцу на прощание своей культей, и Франсуа очень хорошо почувствовал, что сын вкладывает в этот жест изрядную долю вызова.

Франсуа де Вивре и Франсуа де Флёрен присоединились к французской армии в Нанте. Франсуа почувствовал, что оживает. Они все собрались здесь под знаменем коннетабля: Клиссон, Сансер, Бурбон, Танкарвиль. Война вновь обрела смысл. Им предстояло взять две крепости, занятые опасными главарями банд: Шалье, где засел Бертюка д'Альбре, и Шатонеф-де-Рандон, удерживаемый Пьером де Галаром.

Путь из Бретани в Жеводан предстоял долгий, и армия дю Геклена двигалась короткими переходами. В дороге у Франсуа де Вивре и у Франсуа де Флёрена хватало времени, чтобы поговорить. Молодой человек рассказывал о своей жизни: о детстве, о смерти отца, о воспитании, которое дала ему мать, о первых любовных увлечениях, о надеждах и страхах. Никогда и никому раньше он так не доверялся и испытывал от этого огромную радость. У Франсуа, в свою очередь, не проходило впечатление, что перед ним — он сам, ставший на двадцать лет моложе. Он давал юноше советы, как избежать ошибок, которые когда-то допустил сам. Хотя они оба теперь были рыцарями, Франсуа де Вивре так и не удалось установить между ними отношения равенства. Франсуа де Флёрен по-прежнему обращался к нему «монсеньор», а сам он по привычке звал юношу просто Франсуа.

В Пюи Бертран дю Геклен решил остановиться на две недели, чтобы помолиться Черной Деве. Дю Геклен особо почитал Богоматерь, на что указывал и выбранный им боевой клич. В течение этих дней Франсуа много раз видел коннетабля вблизи. Он нашел, что тот удивительно постарел: волосы поседели, а лицо избороздили морщины. В сущности, дю Геклен выглядел как раз на свои годы, но он постоянно развивал такую бурную деятельность, что все забывали, что ему уже шестьдесят лет.

После Пюи армия возобновила свой марш на юг и третьего июля прибыла к Шалье, к логову Бертюка д'Альбре. Крепость, возвышающаяся на вершине голого пика, была практически неприступна — как и большая часть замков в этих краях. Когда Франсуа увидел Шалье, он тотчас вспомнил Лумиель. Однако против огромной французской армии у Шалье нет никаких шансов. Дю Геклен занял позицию и стал ждать, пока гарнизон сам предложит сдаться. Ничего подобного не произошло. Осажденные вознамерились обороняться до конца. Как они узнали у местных крестьян, Бертюка д'Альбре — безумец, которого не страшит никакая опасность.

***

Утром 6 июня Франсуа де Вивре и Франсуа де Флёрен пошли прогуляться под стенами. Занимался великолепный день. В этот раз Франсуа де Вивре рассказывал о себе. Он вспоминал Лумиель, свои испанские приключения…

Внезапно раздались крики, и из замка вырвалась вопящая толпа: гарнизон Шалье предпринял вылазку.

Франсуа де Вивре и Франсуа де Флёрен были пешими и не успели убежать. Но оба, по счастью, оставались в доспехах, поэтому обнажили мечи и приготовились обороняться. Их сразу же окружила туча пехотинцев, в то время как конные участники вылазки помчались дальше — к лагерю.

Франсуа предпочел бы, чтобы в руках у него оказался боевой цеп, но и в обращении с мечом он был весьма искусен, так что вскоре ему удалось расчистить вокруг себя свободное пространство. Тогда он принялся искать взглядом щит с кабаньей головой и, наконец, заметил юношу в весьма опасном положении. Вместо того чтобы пробиваться, как того требовали обстоятельства, Франсуа де Флёрен позволил себя окружить, и сейчас на него градом сыпались удары. Франсуа ринулся к нему на помощь и тотчас увидел, как тот упал.

Франсуа врезался в самую гущу врагов, безуспешно пытаясь пробиться к лежащему телу, но солдат было слишком много. Напрасно сир де Вивре рубил, как мясник, напирая с бычьим упрямством; его все время отбрасывали назад, а иногда он сам был вынужден отступать, спасая собственную жизнь. Лишь бесконечно долгое время спустя, когда подоспели пришедшие на выручку французские рыцари, Франсуа сумел, наконец, добраться до своего сына.

Франсуа де Флёрен лежал на земле, и подняться не мог. Тут гарнизон Шалье возобновил вылазку. Франсуа увидел, что снова окружен врагами. Над ними взметнулись секиры. У Франсуа оставалось только одно средство защитить раненого — одно-единственное. Он бросился на него и закрыл своим телом, выпустив меч из рук. Несколько мгновений на его доспехи обрушивался ужасный град ударов, потом вдруг все разом прекратилось. Новая рыцарская атака отбросила бриганов, и те пустились врассыпную.

Франсуа остался наедине с Франсуа де Флёреном. У того в лице не осталось ни кровинки; он был весь в поту, но силился улыбнуться.

— А как же ваши наставления? «В бою рыцарь должен думать только о себе…»

— Молчи… Береги силы…

Франсуа осмотрел рану. Юноша был поражен в живот. Через дыру в железе наружу выпирали внутренности, обильно лилась кровь.

— Ничего серьезного. Будем тебя лечить, скоро поправишься.

Глаза Франсуа де Флёрена встретились с его собственными.

— Вам больше нечего мне сказать?

Безумная вылазка Бертюка д'Альбре привела к разгрому бандита. Французская контратака была столь стремительной, что гарнизон не успел вернуться, и теперь через открытые ворота в крепость устремилась вся армия. Пока рыцари и пехотинцы шли в атаку, Франсуа сидел, склонившись над раненым. Он снял у него с груди щит с кабаньей головой и отбросил подальше. Потом повесил ему на шею свой собственный.

— Ты мой сын, Франсуа. Если бы ты только знал, до какой степени ты мой сын! Мой единственный сын!..

Франсуа де Флёрен недоверчиво погладил пальцами щит «пасти и песок».

Франсуа обнял его.

— Ты — мой сын! Клянусь на Евангелии, клянусь своим местом в раю!

Состояние раненого стремительно ухудшалось. В уголках губ показалась кровь; он с трудом дышал. Франсуа низко наклонился к нему.