Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Валентина Парсаданова

В этой ситуации Президент РФ В.В. Путин сделал предваряющий открытие главной торжественно-траурной церемонии дружественный жест в адрес Польши и ее Президента. 12 апреля он позвонил А. Квасьневскому, проявил заинтересованность состоянием экономических отношений и продвижением Катынского дела. Он упомянул о какой-то новой «находке» в Катынском лесу и обещал обеспечить взаимодействие российской прокуратуры с польской. За первым телефонным разговором последовали еще два. Это вызвало в польском обществе мощный позитивный резонанс и рост ожиданий, оказало существенное влияние на смягчение тональности начинавшихся в Варшаве официальных мероприятий.

А. Квасьневский четко сформулировал необходимость последовательно разделить подход к сталинскому режиму и к народам России. За катынское преступление, подчеркнул он, «мы не можем и не хотим обвинять весь российский народ. Жертвами нечеловеческой системы были также миллионы граждан России и других республик бывшего СССР. В жутком „архипелаге ГУЛАГ“ поляков объединяло с ними братство в страданиях»{42}.

Аналогичные акценты расставил в телевизионном выступлении Е. Бузек, подтвердив, что, думая о вине и ответственности за это преступление, поляки думают и о будущем, о том, что не нужно винить в нем понесший огромные жертвы русский народ. Что Катынь, «знак общей муки, может стать знаком общей памяти», что общая обязанность — «вместе преодолеть негативную часть истории и согласными усилиями ради будущего укреплять дружественные чувства между поляками и русскими, строить дружественные отношения между нашими государствами»{43}. Эту же мысль высказал по польскому радио архиепископ Люблинский Юзеф Жичиньский, подчеркнувший Христову заповедь — помнить и прощать. Он говорил: необходимо знать, что российский народ не несет ответственности за «человекоубийственную политику большевистского руководства». Архиепископ призвал к единству двух народов, к тому, чтобы говорить о Катыни без ненависти{44}.

Обе палаты парламента выразили признательность властям и общественности демократической России, которые раскрыли правду о преступлении, что служит примирению обоих народов и дружественному характеру отношений. Вместе с тем в постановлениях и Сейма, и Сената прямо заявлялось о необходимости юридически довести до конца Катынское дело, решение вопроса о правовой ответственности виновных, о наказании исполнителей преступных приказов. «Только окончательный расчет за эти преступления, — говорится в постановлении Сената, — будет способствовать примирению и развитию дружественных польско-российских отношений»{45}. Затягивание с правовой квалификацией военного преступления и преступления против человечества, каковыми являются расстрелы военнопленных, подвигло некоторых сенаторов на то, чтобы потребовать нового Нюрнберга для осуждения преступлений сталинщины.

Ни один польский политик, публично затрагивавший проблему катынского злодеяния, не обошел проблему дезавуирования и морального осуждения нагромоздившейся вокруг него и многократно воспроизводившейся лжи и дезинформации, за которыми советские власти полвека прятали катынское преступление.

Урегулирование двусторонних отношений, и это становилось все более очевидным, требовало значительных усилий, последовательности и открытости в духе заявлений начала 90-х годов. Между тем в последние годы XX в. на общем фоне потери интереса к странам Центральной и Юго-Восточной Европы российско-польские отношения стали не просто холодными, но худшими по сравнению с отношениями с остальными входящими в НАТО государствами. В Варшаве до ноября 2000 г. высоких политических лиц из России не было три года, чему способствовали и периодические всплески антироссийских настроений, и конфронтационные акценты. Посол РФ С.С. Разов неоднократно сталкивался с фактами недружественных в отношении России и ее представителей в Польше заявлений и действий (высылкой дипломатов, нападением на российское Генеральное консульство в Познани, осквернением Государственного флага РФ и др.).

Между тем накопилось много проблем в области экономических отношений (прокладка новой нитки газопровода Ямал — Западная Европа, газпромовской линии связи, уменьшение дефицита торгового баланса Польши с Россией и др.). Затягивание с их решением влекло за собой экономические и политические потери. Для Польши они чреваты обострением отношений с Западом, торможением приема страны в Европейский союз. Очевидно, что обе страны заинтересованы в скорейшем урегулировании двусторонних отношений. Естественно, С.С. Разов остро чувствовал необходимость налаживания этих отношений, как и неоднозначную подоплеку их осложнения. Посещая в Год Катыни все официальные мероприятия, посвященные этой дате, сталкиваясь с ее постоянным присутствием в российско-польских отношениях, он в интервью «Независимой газете» охарактеризовал настроения в своем ведомстве так: «Нельзя идти вперед с постоянно повернутой назад головой»{46}. Однако решение проблемы лежало глубже.

Достаточно прозрачный, однозначный ответ сформулирован в статье директора программ Центра международных отношений (Варшава) А. Магдзяк-Мишевской, которая опубликована в том же номере «Дипкурьера НГ». Ей также свойственно желание выйти из «порочного круга» конфликтности в отношениях, но суть и степень снятия противоречий она оценивает по-другому. Разов полагает, что решительного осуждения преступлений тоталитаризма в совместном заявлении Ельцина и Валенсы, сделанном в 1993 г., достаточно, да и вообще новая Россия не несет ответственности за преступления прежнего режима. Поляки же прочитали позицию Ельцина по-другому. А. Магдзяк-Мишевска считает, что ожидаемого в начале 90-х годов быстрого начала процесса примирения обоих народов, наиболее эффективного продвижения к созиданию партнерства и сотрудничества, на пути к которому на первом месте стоит разоблачение всей правды о Катыни, не получилось. Действительность «оказалась совсем другой»{47}. И это отнюдь не единичное, случайное выступление.

ИТАР-ТАСС устами корреспондента В. Ржевского привел 10 мая 2000 г. выдержки из выступления в Сейме 9 мая министра иностранных дел Б. Геремека. Министр указал на то, что «в историческом расчете с прошлым остаются еще нерешенные задачи», на «отсутствие доброй воли с российской стороны»{48}. Во всех польских публикациях по этой проблематике неизменно вставала проблема расчистки негативных наслоений прошлого. В российских материалах преобладало желание просто перешагнуть через них, перелистнуть, не дочитав до конца, страницу и забыть о ней.

Согласование позиций требовало встречи на высшем политическом уровне. Телефонные переговоры Путина с Квасьневским, обещавшие нормализацию двусторонних отношений, побудили последнего, обойдя дипломатический ритуал очередности визитов, принять приглашение и приехать в Москву. Визит 10 июля был оценен российской прессой как «окончание периода охлаждения» и «разрядка напряженности в российско-польских отношениях последних месяцев». Путин подвел итоги посвященных в основном экономическим вопросам переговоров словами: «Мы уверены, что отношения между Россией и Польшей выйдут на качественно новый уровень»{49}.