Сын цирка - Джон Ирвинг

Мак помог Фаруку отрепетировать, как он преподнесет «несчастный случай» жене. О водителе такси лучше ничего не говорить. Они остановились на таком варианте: какая-то женщина-индианка выскочила из кювета, не посмотрев по сторонам, и водителю не оставалось ничего другого, как резко нажать на тормоза. В происшествии виновата женщина, которая ничего не соображала. Как только Фарук обнаружил рану и кровотечение, он попросил водителя отвезти его обратно в госпиталь. На его счастье Макфарлейн еще находился там и зашил ее. Только пять стежков Белая рубашка совсем испорчена, а о костюме ничего нельзя сказать до тех пор, пока его не получат из химчистки.

— А почему нельзя рассказать Джулии о том, что произошло? — спросил Мак.

— Она во мне разочаруется, поскольку я ничего не предпринял, — признался Фарук

— Сомневаюсь в этом, — произнес Макфарлейн.

— Я плохо себя чувствую, оттого что бездействовал, — сдался Фарук.

— С этим уже ничего не поделаешь, — откликнулся Мак.

По дороге домой доктор Дарувалла спросил Макфарлейна о его работе в приюте для больных СПИДом, который открыли в Торонто.

— Я там всего лишь доброволец, — разъяснил ему Мак.

— Но вы все же доктор. Я имею в виду, там, должно быть, интересно работать. А что конкретно делает в приюте ортопед?

— Ничего. Там я не доктор, — ответил Мак.

— Но вы же всюду врач! И там есть пациенты с сильными воспалениями. Мы же знаем, что следует делать с воспалениями и нарывами. А разве не нужно делать обезболивающие уколы? — спросил Дарувалла.

Фарук имел в виду морфий, этот великолепный наркотик, препятствующий всяким сигналам о боли, в том числе сигналам о боли в легких. А разве не по причине их отказа столько трагичных случаев в приюте? Разве морфий не используется там особо часто?

— А как в отношении анемии мускулов у лежачих больных? Разумеется, вы можете показать родственникам пациентов, как делать физические упражнения, лежа в постели, или раздавать теннисные мячи, чтобы они их сжимали, — добавил Фарук.

В ответ Макфарлейн только рассмеялся.

— В приюте свои врачи, специализирующиеся по СПИДу. И там я не работаю как врач. Мне просто нравится быть добровольным помощником, — сказал он.

— А как же катетеры? Они всегда засоряются. Кроме того, у больных воспаляются поры на коже, — снова начал Фарук, но уже угасшим голосом. Только он принялся рассуждать, возможно ли прочистить катетеры, применяя антикоагулянт, как Макфарлейн его прервал.

— Там я не выполняю никакой работы, требующей врачебного образования.

— Тогда чем же ты там занимаешься. Мак?

— Во время одного ночного дежурства я стирал белье. В другой раз пришлось отвечать на телефонные звонки.

— Но это может делать каждый! — воскликнул Фарук.

— Разумеется, каждый доброволец может это, — подтвердил Макфарлейн.

— Но, допустим, у пациента приступ. Возможно, приступ инфекционной болезни. Что ты тогда делаешь? Вводишь ему внутривенно валиум?

— Я звоню по телефону врачу, — ответил Гордон.

— Ты меня разыгрываешь! А если у пациента выскочили трубочки для принудительного кормления. Что делать тогда? У вас своя аппаратура для получения рентгеновских снимков или вы возите пациентов в госпиталь? — допрашивал его Фарук.

— Я звоню по телефону доктору. Это ведь приют и там находятся не для того, чтобы выздороветь. Однажды ночью я читал вслух больному, который не мог уснуть, потом писал письма за другого больного друзьям. Он хотел проститься с семьей и друзьями, но не знал, что ему следует написать, — объяснил Макфарлейн.

— Невероятно! — воскликнул Дарувалла.

— Они попадают туда, чтобы умереть. Мы помогаем им сделать это достойно. Здесь ничего не требуется из того, что мы обычно делаем для большинства наших пациентов.

— Итак, ты просто идешь туда, отмечаешься и докладываешь кому-то о своем прибытии. Что происходит потом? — спросил Дарувалла.

— Обычно медсестра говорит, что мне надо сделать.

— Медсестра дает указания доктору, что ему делать! — воскликнул Фарук.

— Наконец ты начал что-то понимать, — хмыкнул Гордон.

Они подъехали к дому доктора на улице Рассел-Хилл, находящемуся на огромном расстоянии от Бомбея. Так же далеко был он расположен от торонтского района под названием «Маленькая Индия».

— Сказать вам честно, о чем я думаю? Хотите узнать? — Марин Миллс прерывал историю Фа рука лишь несколько раз. — Думаю, вы свели с ума вашего бедного друга Макфарлейна. Совершенно очевидно, что вы его любите, однако на каюта условиях? На ваших условиях. Их диктует гетеросексуально настроенный доктор, — сказал иезуит.

— Но я просто такой человек! Я доктор, который настроен гетеросексуально! — закричал Дарувалла, и несколько человек в аэропорту продемонстрировали в ответ удивление средней силы.

— Три тысячи восемьсот девяносто четыре, — произнес голос из репродуктора.

— Главное не в этом, — продолжал миссионер, не давая себя запугать. — Можете ли вы воспринять сумасшедшего гомосексуалиста, не доктора и не такого человека, который был бы озабочен вашими проблемами? Такого человека, который бы меньше внимания обращал на расизм и на то, что случается с «цветными иммигрантами», как вы их называете. Стали бы вы заботиться, хлопотать о таком человеке? — спросил миссионер.

— А зачем мне заботиться о подобном человеке? — взвизгнул Дарувалла.

— Вот это-то я и имею в виду. Понятно? Вы — типичный ненавистник гомосексуалистов, — заключил иезуит.

— Три тысячи девятьсот сорок девять, — гремел меж тем голос в репродукторе.

— Вы не способны даже дослушать историю, — пожаловался доктор.

— Прошу прошения! — повинился миссионер.

Их посадка в самолет задержалась: администрация снова конфисковала у будущего священника его швейцарский военный нож.

— Разве нельзя было вспомнить о ноже и запаковать этот проклятый предмет в сумку? — спросил Дарувалла будущего священника.

— Зная настроение, в котором вы находитесь, я был бы последним дураком, если бы ответил на этот вопрос, — возразил Мартин.

Когда они наконец оказались в самолете, миссионер снова открыл дискуссию.

— Послушайте. Мы оба переживаем за детей и ¦ сделали для них все, что было в наших силах, — начал иезуит.

— Кроме того, чтобы усыновить их, — заметил Дарувалла.

— Ну, нам этого не сделать, не так ли? — спросил иезуит. — Я имею в виду то, что мы их поставили в такое положение, где они смогут помочь себе сами.

— Замолчите, иначе меня сейчас вырвет, — попросил его Фарук.

— В цирке они в большей безопасности, чем там, где они находились раньше. Много ли потребовалось для того, чтобы мальчишка ослеп? А девчонка бы заразилась какой-нибудь ужасной болезнью, включая и самую страшную? Я уже не говорю, через что она прошла до всего случившегося. Слов нет, вы переживаете. Я тоже. Однако больше мы ничего не можем сделать, — объяснил Мартин Миллс.