Снежное видение. Большая книга рассказов и повестей о снежном человеке - Михаил Фоменко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня уже покачивало от голода и непосильного труда, ведь я больше суток ничего не ел. Аа заметила, как я пошатнулся, таща камень, и протянула мне какую-то жалкую полусухую травинку. Для подкрепления. Я безразлично сжевал ее и тяжело вздохнул.
И опять Аа с Чо перетолковали меж собою, и она ушла ненадолго. Возвратилась со множеством больших, буроватых с темными пятнами яиц в пригоршне. Я быстро съел все яйца. Аа с нежной грустью поглядывала на меня, как мать на хилого, заморенного ребенка. Она тоже устала и села отдохнуть, поскребывая себе голову, словно расчесывая волосы — толстые, как проволока.
Чо неистово работал, не сделав ни единой передышки, пока не выбрал к закату солнца весь камень из углубления. Опять молча, все втроем мы перетащили труп Уа в нишу, ставшую вместительной, как небольшая пещера.
Быстро темнело. И в коротких сумерках, когда Чо старательно усаживал мертвую Уа в нише, я невольно сравнил ее, молодую, со старой Аа. Да, Уа была настоящей красавицей. Даже бездыханное тело ее выглядело упругим и сильным, а черты лица мужественными и по-своему обаятельными. Чо усадил ее на вечный отдых, и она, казалось, просто устало над чем-то задумалась на минутку. А старая Аа ссутулилась, стоя рядом, и беззвучно всхлипывала. По ее морщинистым, обросшим мелким волосом щекам текли слезы, и могучие, но уже дряхлеющие плечи дрожали.
Чо начал укладывать камни обратно в нишу, замуровывая Уа. Я стал помогать, воспрянув силами после десятка сырых яиц. Не осталась в стороне и Аа.
Камень за камнем. Стук за стуком — размеренные тихие звуки. В южных краях солнцу стоит лишь скрыться за горизонтом — сразу наступает непроглядная темень. Но в этот вечер небесную вахту быстро сменила полновесная луна и залила всю округу холодными струями зыбкого желтого света. И словно сдвинулись в траурном молчании горы, мрачно обступили нас, будто захотели стиснуть и захоронить в себе еще двух гули-бьябонов со студентом в придачу, как приняли в свои недра красавицу У а.
Мы продолжали работать и работать, я лез вон из кожи, чтобы не отставать от друзей. К утру ниша была завалена камнями на несколько метров толщиной.
Ни дать, ни взять — произошел естественный обвал. Кто, проходя мимо, догадается, что под россыпью гранитных и гнейсовых глыб, навороченных старыми Чо и Аа, в толще горы покоится их молодая соплеменница.
Снова взошло солнце, и я заторопил моих друзей. Вперед! Вперед на северо-запад! Хотя, впрочем, слишком на запад нельзя: вдруг забредешь в Афганистан. Мне надо во что бы то ни стало дойти туда, где в припамирской горной области смыкаются льдистый Каракорум и островерхий Куэнь-Лунь! И пусть впереди хоть тысяча километров пути, я дойду до людского жилья, дойду до родной страны!
Аа и Чо не противились, шли туда, куда я показывал. Они трогательно заботились обо мне и не раз предлагали тащить меня. На небольшом высокогорном плато мы натолкнулись на птичий базар саджи. Саджа чуть похожа на голубя, только гораздо крупнее, в несколько раз, и охристая, почти оранжевая, низ беловатый, а на голове, на груди, спине и хвосте тонкие черные полоски. А пальцы сросшиеся, поэтому ее зовут еще, кажется, копыткой. Гнездо у нее прямо на земле, в каждом — два-три буроватых, с темными пятнами яйца. Вот уж попили мы этих яиц! Сначала били саджу камнями и съели несколько штук, а потом надоело потрошить и ощипывать их, и стали лакомиться одними яйцами.
Стараясь и по аппетиту не отставать от гули-бьябонов, я объелся до щемящей тяжести в желудке. После мы все трое заснули под какой-то нависшей скалой. И в ночной мороз меня согревали мои горячие, как печки, мохнатые друзья.
Я настраивал себя спать чутко, чтобы Аа и Чо снова не понесли меня куда-нибудь. Но где там! Стоило мне положить голову на мягкое плечо старой Аа, я словно провалился в небытие. И вполне вероятно, что Чо опять нес меня, как ребенка. Куда? Не знаю. Во всяком случае, когда лучи утреннего солнца защекотали мне веки и я проснулся, трудно было определить: на много к северо-западу мы продвинулись за ночь или не на много. Может быть, мы уклонились на восток.
Но так или иначе, к полуд-дню мы подошли к большой котловине. И внизу я увидел сизые дымки костров и белые палатки лагеря какой-то экспедиции.
Я хрипло заорал, мгновенно ошалев от бурного восторга:
— Люди! Ура-а-а!..
Опасливый Чо благоразумно взял меня за руку и попытался отвести назад. Но разве я послушался?
— Люди! Ура-а-а!..
Увы! Мой Чо верно чувствовал, что встреча с этой экспедицией чревата трагическими последствиями. Почему я тогда не подчинился ему и был так неосторожен? А ведь я грамотный, я знал, что люди на земле разные.
11
Рассерженная Аа рвала руками траву, порыкивала, приседая и подпрыгивая. Бедные мои гули-бьябоны! Как вам растолковать, что я не могу вечно быть с вами, хоть и рад вашему обществу, и нет границ великой благодарности вам за все заботы обо мне. Я же человек настоящий, не снежный, и я должен жить среди людей.
Когда я упрямо двинулся вниз, Аа настойчиво бросалась вперед и вставала передо мной на четвереньки, загораживая дорогу. А старый Чо несколько раз пробовал схватить меня в охапку, чтобы не пустить дальше.
Но я раскрыл свой нож и выразительно помахал перед самым носом грустно-свирепого Чо, перед глазами плаксиво-печальной Аа. Тогда они приотстали. Но потом все-таки не раз дружным дуэтом раздавался их отрывисто-визгливый крик, и они снова настигали менл, пытаясь остановить, вернуть.
Во всем виновата моя уральская настырность. Уж если уральцу что втемяшится в голову, если он задумал что-нибудь и решил, никакая сила его не задержит. Километр за километром, уступ за уступом преодолевал я, со скоростью матерого архара спускался в долину. Стараясь, чтоб мои гу-ли-бьябоны не помешали мне, я поминутно оглядывался назад и так спешил, так торопился к цели, что на одной террасе, сам не знаю как, попал в ловушку.
То ли облако зацепилось за угловатую кручу и повисло на краю бездонного ущелья, то ли от шумящего где-то в