Доклад Юкио Мисимы императору - Ричард Аппигнанези

(Пока Кейко говорит, снова появляется ямабуси, профессор Xupamа Ансо, в сопровождении своего ичи, медиума Огавы Сей, они проходят позади хижины и поднимаются на Сцену 1. Огава Сей одет в простое белое кимоно, в руках у него лук из дерева катальпы. Хирата и Огава становятся на колени в глубине сцены. Мисима стоит на коленях на авансцене у письменного стола. Хирата извлекает из маленькой каменной флейты пронзительные звуки. Огава трогает натянутую тетиву лука, и она издает глубокий гудящий звук. Огава впадает в транс.)

Кейко: Мне нравится жить здесь, в этом тихом приюте ямабуси на горе Хагуро. Я оскорбила бы их, если бы выдала их тайны.

Жена: Она может молчать, если ей это угодно. Мы все равно все узнаем, прочитав рукопись.

Кейко: Сендацу ордена горы Хагуро является Хирата Ансо, профессор университета Васеда. Мисима-сан не раз был свидетелем эзотерических обрядов ямабуси в горах. Это были ритуалы огня и дыма, во время которых ямабуси ходили босыми ногами по раскаленным углям и поднимались по лестнице из мечей. Мисима-сан не раз выражал желание поучаствовать в сеансе вызывания духов. И вот он обратился к профессору Хирате с просьбой помочь ему исполнить свое желание. В 1966 году во время весеннего равноденствия мы встретились в сельском доме на краю рисовых полей в деревне Себа, расположенной у подножия горы Хагуро. Вы проезжали ее по пути сюда. Огава Сей, студент университета Васеда, долгое время служил профессору Хирате в качестве ичи, медиума. Перед сеансом они вместе постились в течение сорока дней и подвергали себя жестоким испытаниям, обливаясь зимой ледяной водой. И вот профессор Хирата заиграл на своей каменной флейте, ичи тронул тетиву лука из дерева катальпы и впал в глубокий транс. И сразу же порывы ураганного ветра сотрясли дом. (Слышен монотонный гул голосов, который нарастает: «У-у-у». Звук похож на завывания ветра. Сцена 1 озаряется тусклым светом, луч красного прожектора фокусируется на зеркале, и постепенно его свет становится все более интенсивным.) Но громче и ужаснее, чем шум ураганного ветра, были крики ичи. Им овладели духи. И хотя прошло уже четыре года, в ушах у меня до сих пор стоят голоса героев, воинов, погибших смертью храбрых. Они сообщили нам, что являются прибывшими из-за моря духами пилотов-камикадзе, тела которых лежат не погребенными в океане. Они явились по зову Мисимы-сан, как будто он, а не медиум погрузился в глубокий транс. Мисима-сан записывал все их слова. Все остальные оцепенели от страшного шума, наполнившего нашу комнату. Казалось, что рядом работала сотня моторов боевых самолетов. Мы ничем не могли помочь бедному ичи, хилый молодой человек, организм которого был ослаблен постом и обливаниями, погибал на наших глазах. Духи камикадзе один за другим использовали его тело, чтобы говорить с нами. Ичи сгорал, словно сухая ветка в бушующем пламени. Мисима-сан тщательно записывал все, что говорили духи. Все жалобы и сетования пилотов сводились к одному и тому же – предательству, измене. Они чувствовали себя преданными изданной в 1946 году декларацией императора об отказе от принципа божественности императорской власти. Духи заявляли, что, объявив себя человеком, император тем самым лишил их подвиг самопожертвования всякого смысла. «Зачем император объявил себя человеком?!» – неистово кричали они. Их неистовство было столь велико, что могло закончиться только одним…

(Красный прожектор гаснет. Освещение Сцены 1 тускнеет. Огаба падает. Воцаряется тишина. Слышно лишь, как дождь барабанит по крыше.)

Xирата (приподнимает Огавуи сильно бьет его ладонью по спине): Шу! Хьюн! Шу! Хьюн!

Морита Масакацу (одет в студенческую форму; выходит на сцену, опускается на колени рядом с Огавой и берет его на руки): Огава Сей, Огава Сей, брат мой! Его глаза открыты! (Встает и поворачивается лицом к Мисиме.) Все это бесполезно. Он умер от сердечной недостаточности.

Мисима (пишет): Я не верю ей. Это всего лишь еще один написанный им рассказ… Да, хорошо, хорошо…

Жена: Я не верю ей. Это всего лишь еще один написанный им рассказ… (Мисима, стоя на коленях у письменного стола, повторяет: «Хорошо, хорошо!») Он совершил опрометчивый шаг, издав его. Неужели он действительно хотел поставить в неудобное положение императорскую семью и двор? Но какое отношение все это имеет к Морите Масакацу?

Кейко: Морита был студентом университета Васеда.

Жена: Я это знаю.

Кейко: Морита являлся близким другом медиума Огавы Сей. Они были земляками, уроженцами Йокаичи, местечка, расположенного на побережье. Когда Морита побежал за доктором, Ми-сима-сан сказал профессору Хирате…

Мисима (на Сцене 1): … этот молодой человек будет моим ичи.

(Свет на Сцене 1 гаснет.)

Свет заливает Сцену 3 (Драгоценность). Типичный штаб избирательной кампании после победы. На проекционном экране – фотография кандидата на пост губернатора Токио. Из-за кулис слышатся радостные крики и звуки пробок, выстреливающих из бутылок шампанского. Потоки воздуха от работающих электрических вентиляторов разносят по всей комнате бумаги, словно белое конфетти.

В эту метель входит Кавабата Ясунари. На нем белый летний костюм и ботинки, в руках он держит сигару и бокал шампанского. Он садится за стол и обмахивается.

Кавабата: Это – настоящая Япония. По крайней мере я пытаюсь убедить себя в этом. Шум и суета избирательной кампании утомили меня. Мне кажется, она никогда не закончится. Мы ждем результатов, но они не окончательные, и мы до сих пор не знаем того, что хотим узнать. Во что мы превратились? Мы похожи на грязное белье, брошенное в стиральную машину. Не очень чистое и не очень грязное, разных цветов. И все это вращается так быстро, что в конце концов превращается в сплошное белое пятно. Я очень устал.

(Входит сенатор Ито Кацусиге, он тоже во всем белом, на его плечи наброшена белая шаль так, словно он зябнет в августовскую жару. Он хромает и при ходьбе опирается на трость.)

Кавабата: Ах, это сенатор Ито Кацусиге, зловещая белизна нашего грязного белья. Абсолютная мертвая точка водоворота нашей политической жизни, в которой нет движения и царит полная стагнация. Я предпочел бы не встречаться с ним.

Ито: Кавабата Ясунари, лауреат Нобелевской премии, мудрец из Карнакуры, проживший семьдесят лет и ни разу не уличенный в коррупции. Он похож на старую цаплю со старой дряблой кожей. Он считает меня циничным. Я завидую ему. Он не прикладывал никаких усилий для того, чтобы слава пришла к нему, но тем не менее стал всемирно известным. Он пальцем не пошевелил для этого и не замарал своего доброго имени. Его можно поздравить!

Кавабата: Вы только посмотрите, как хромает этот старик. Его хромота напоминает о том, что он воевал в Бирме и Малайе. Когда-то он был героем. В отличие от меня он сумел многого добиться в жизни, хотя, с другой стороны, он – само воплощение коррупции. Я боюсь его.