Адмирал Нимиц - Элмер Б. Поттер

В тот день Нимиц должен был произнести три речи. Закрытая сессия и комитет Конгресса[70] закончили как раз вовремя, чтобы он отправился в близлежащую гостиницу и произнес свою первую за этот день речь перед организацией. Нимиц и Флаки вскочили в поданную Козардом машину и умчались. Флаки передал адмиралу карточки, чтобы тот переложил их себе в карман, и начал рассказывать о целях организации и о том, чем она занимается сейчас. «Джин, — сказал адмирал, — тебе не нужно мне рассказывать про эту организацию. Я был ее дедушкой, когда руководил Бюро навигации».

Разговор пошел о другом. Когда они прибыли в гостиницу, все уже было готово к началу. Помимо национальных представителей организации, здесь присутствовали и другие почетные гости, в том числе сенаторы и конгрессмены.

Адмирал Нимиц везде должен был выступить за завтраком еще в одном месте и, следовательно, мог оставаться здесь только 20 минут. Оратора, который должен был выступать первым, спросили, не будет ли он возражать, если его речь прозвучит после выступления Нимица. Тот не возражал, и после короткого вступления Нимиц начал говорить, не заглянув в карточки.

Через две минуты Флаки, сидевшему на возвышении за адмиралом, стало ясно, что Нимиц благодарит не организацию, служащие которой сидели перед ним, а ООВС, ее конкурента. Флаки начал приподниматься, пытаясь сказать адмиралу, чтобы тот заглянул в карточки, но почувствовал на плече руку, мягко усаживающую его в кресло. Флаки оглянулся. Рука принадлежала даме — президенту организации: В глазах у нее стояли слезы.

Адмирал кончил говорить и после аплодисментов сел. Он мог задержаться только на две минуты, но ждал, когда представят следующего оратора. Едва тот начал свое выступление, как адмирал понял, что допустил чудовищную ошибку. Он залился краской. Флаки решил, что лучше увести его. «Адмирал, — тихо сказал он, — пора идти».

Нимиц наклонился к президенту и шепотом просил простить его. Он говорил о своей чрезмерной загруженности. «Я знаю вашу организацию, — сказал он, — это прекрасная организация. Я приношу свои глубочайшие извинения».

Президент поцеловала Нимица в щеку. «Адмирал, — сказала она, блестя глазами, — мы так рады видеть вас здесь. Мы знаем ваши истинные чувства».

Когда они сидели в машине, Флакки решил, что пора готовить Нимица к следующему выступлению; Карточки были готовы, но он подумал, что лучше дать адмиралу немного успокоиться. Молчание нарушил сам Нимиц. «Джин, — сказал он, хлопая помощника по колену, — когда я в следующий раз начну говорить, что я — дедушка такой-то организации, просто скажи мне: «Заткнись, возьми карточки и слушай»».

Адмирал Нимиц не брал денег за свои выступления или за то, что он писал для печати. Он всегда отказывался от гонораров или просил направить чек в благотворительную организацию, которую он назовет. Адмирал объяснял это тем, что все, о чем он пишет или говорит, взято из его флотского опыта, а флот ему уже платит.

Все время пребывания Нимица на посту КМО Флаки занимался его налоговыми декларациями. Он считал это очень простым делом, так как единственным источником доходов адмирала была его зарплата; он всегда делал стандартные отчисления, хотя, если бы он указывал отчисления по отдельности, то сэкономил бы тысячи долларов. Когда Флаки говорил ему об этом, Нимиц отвечал, что ничего не имеет против того, чтобы платить налоги.

15 ООО долларов в год — доход Нимица, на который жила семья — были неизменной суммой; во время послевоенной галопирующей инфляции купить на эти деньги можно было все меньше и меньше. Другие офицеры получали прибавку, чтобы компенсировать съеденное инфляцией, но некий конгрессмен внес в Закон об оплате поправку, запрещавшую повышать зарплату пятизвездным офицерам.

В таких обстоятельствах Нимицам стало сложно выполнять свои общественные обязанности. Конечно, им выплачивались деньги на устройство ужинов и приемов в Доме обсерватории, но их было недостаточно. Нимицы решили проблему, сведя к минимуму количество официальных приемов и дав слугам указание подавать за ужином лишь три перемены — так, чтобы накормить гостей без лишних затрат. Этот пример бережливости был по достоинству оценен зарубежными представителями в Вашингтоне, бюджеты которых были весьма ограничены. «Это такое облегчение для нас, — говорили они Нимицам в приватных беседах, — мы не можем устраивать такие обеды, какие дают в Вашингтоне другие. А если вы так поступаете, то это упрощает нам задачу. Теперь мы можем делать так же».

Время от времени миссис Нимиц звонила предполагаемым гостям и спрашивала: «Устроить вам официальный ужин, или хотите привести с собой детей?»

Почти все отвечали, что с удовольствием возьмут с собой детей. Обычно это выливалось в подобие веселого пикника, после которого Нимицы могли повести своих гостей в обсерваторию посмотреть в большой телескоп на луну и звезды, что особенно нравилось детям.

«Ни Честера, ни меня никогда не интересовали деньги, — говорила миссис Нимиц. — Пока мы могли оплачивать счета и содержать своих детей в колледже, нас не интересовал этот вопрос. Мы нечасто устраивали приемы. У меня было мало одежды. Я хочу сказать, что у меня не было десятков вечерних нарядов, когда Честер был командующим морскими операциями».

В это время коммандер Джеймс Лей служил в Вашингтонском округе, и они с Кейт жили недалеко от Мэриленда, поэтому до известной степени были вовлечены в официальную жизнь Нимицев. Различные посольства и дипломатические миссии в Вашингтоне вручали адмиралу награды от имени своих правительств. Иногда Леев приглашали на эти церемонии, и их приезда всегда ждали. Они неизменно приезжали, хотя жарким летом 1946 г. это было подчас тяжело, особенно для Кейт, бывшей на последнем сроке беременности. В июле пришло приглашение из посольства Греции. Нимицу должны были вручить Большой крест ордена

Георга I, высшую военную награду Греции. Церемония была назначена на 31-е число — день, когда Кейт должны были отвезти в больницу.

В отчаянии Кейт позвонила матери. «Что мне делать? — Она чуть не плакала. — Я сумею составить официальное извинение, но ясно, что мы получили приглашение потому, что они знают: мы — дочь и зять, и живем именно здесь. Что они подумают? Это будет оскорблением для них».

Миссис Нимиц подумала. «Ну, я бы сегодня отправила письмо с извинениями, а завтра позвонила бы в посольство и объяснила бы секретарю, кто я такая и почему мне пришлось извиняться».

Кейт так и сделала: она отправила извинения, а на следующий день позвонила, ожидая, что ей ответит голос с сильным акцентом. Вместо этого она услышала весьма американский женский голос; отвечавшая, видимо, жевала Жвачку. «Это миссис Джеймс Лей, — произнесла Кейт. — Я послала извинения и хочу объяснить, почему». Она назвала имя своего отца и какой орден ему должны были вручить в назначенный день. «В этот день, — закончила свои объяснения Кейт, — я должна отправиться в больницу, чтобы родить нашего первенца».