Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже

По дороге к Вильжюиф я остановился у Порт-Доре. Мне хотелось помолиться на могиле Лоры и девочек, похороненных на южном кладбище в Сен-Манде.

Я без труда отыскал гранитное надгробие, над которым возвышалась более светлая плита. Три портрета треугольником, а под ними слова:

«Не оплакивай умерших. Отныне они лишь клетки, из которых улетели птицы».

Я узнал цитату. Муслихаддин Саади, персидский поэт XIII века. Но почему фраза взята не из христианского автора? Почему нет даже распятия? Кто выбрал эту надпись? Разве Люк в состоянии решать что бы то ни было?

Я преклонил колени и помолился. Я был растерян, сам не свой, даже не понимал, чьи это портреты на могиле. Но я все же прошептал:

На тебя, Господи,

Все наше упование,

Когда дни наши омрачены

И жизнь в тягость нам…

Я продолжил свой путь в Вильжюиф. Люк Субейра. После убийства его семьи я еще не разу не разговаривал с ним. Только оставил ему в больнице две записки, на которые он не ответил. Я опасался не столько его отчаяния, сколько ярости и безумия.

В 11 утра я увидел глухую стену института Поль-Гиро, спортивные площадки, корпуса в форме авиационных ангаров.

Я остановился у корпуса 21, беспокоясь, что Люка уже могли перевести в Анри-Колен, отделение для тяжелобольных. Но нет, он снова был в своей прежней палате, на «непринудительном лечении». Значит, в отделении для буйных он провел всего несколько часов.

– Мне очень жаль, что я не смог быть на похоронах.

– А разве тебя там не было?

Люк, казалось, был искренне удивлен. Он лежал на кровати в голубом спортивном костюме и выглядел расслабленным. Он о чем-то глубоко задумался, крутя в руках обрывки веревки, наверняка прихваченные в кабинете трудотерапии.

– Я занимался похоронами Манон.

– Ах да, конечно.

Он не отрывал глаз от связанных узелками веревок. Говорил тихо, но с каким-то новым оттенком: отстраненно, иронично. Я подготовил речь – христианское высказывание о скрытом смысле последних событий, но предпочел промолчать. Я не сумел защитить его семью. Я не обратил никакого внимания на его просьбу. И теперь пытался извиниться:

– Люк, мне очень жаль. Мне следовало что-то предпринять. Поставить охрану и…

– Давай не будем об этом.

Он приподнялся и, вздохнув, уселся на край кровати. Не в силах сдерживаться, я без обиняков перешел к тому, что меня терзало:

– Это не она сделала, Люк. Ее не было в Париже, когда убили Лору и девочек.

Он повернул голову и посмотрел на меня невидящим взглядом. Его золотистые зрачки, однако, не были мертвыми. Они двигались под часто мигающими ресницами.

Столкнувшись с его молчанием, я почти агрессивно добавил:

– Не она это сделала, и я в этом не виноват!

Люк снова вытянулся на кровати и закрыл глаза:

– Оставь меня. Мне нужно отдохнуть.

Я огляделся – белая комната, кровать, прикроватный столик. Ни блокнота. Ни книги. Ни телевизора. И я спросил невпопад:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Мне нужно отдохнуть. Прежде чем выполнить свою миссию.

– Какую миссию?

Люк снова поднял веки, но взгляд его оставался неподвижным. Ресницы словно были присыпаны тростниковым сахаром.

Улыбка рассекла его лицо:

– Убить тебя.

Вернувшись в свой кабинет на Орфевр, 36, я запер дверь и разложил все свои материалы. Все, что мне удалось собрать с 21 октября, начиная с моих заметок об убийстве Ларфау до распечаток о Морице Белтрейне, включая статьи Шопара, протокол вскрытия Сильви Симонис, проведенного доктором Вальре, выписки, сделанные в Ватикане. Статьи и фотографии из Катании, краткие записи Каллаччуры, медицинские заключения о «лишенных света», отчеты Фуко и Свендсена…

Среди этих документов был спрятан ключ к разгадке.

Из этой истории еще не было полностью вырвано ядовитое жало.

13 часов

Я дал себе слово во что бы то ни стало найти хоть какой-то знак, подсказку, которая позволила бы мне понять, каким образом семья Люка была вырезана в то время, когда предполагаемый убийца, Мориц Белтрейн, находился за тысячи километров от места преступления.

В Безансоне, прежде чем сесть на поезд, я зашел к Корине Маньян, которая вернулась в свои владения через два дня после смерти Манон. Она немедленно пересекла границу, чтобы прослушать швейцарских полицейских, которым был поручен осмотр виллы Белтрейна. Убийство Сильви Симонис отныне считалось раскрытым. Убийца установлен. Все необходимые улики были найдены у него дома: фотографии, насекомые, лишайник, запас ибоги…

Маньян сделала официальное заявление на пресс-конференции, состоявшейся в Безансоне во вторник, 19 ноября. Меня там не было, но она вкратце подвела для меня итоги. Мориц Белтрейн, реаниматолог, мстил за своих «питомцев», убивая тех, по чьей вине они впали в кому. Одновременно он воздействовал на выживших с помощью целого арсенала химических средств и внушал им, что они якобы сами совершили эти убийства. Безумец убил также Стефана Сарразена, который едва не раскрыл его преступления.

Корина Маньян не упоминала о «лишенных света». Она никогда не использовала это выражение. Ей даже удалось исключить из расследования любую метафизику – совершенные дьяволом чудеса, зловещие мутации «солдат» Белтрейна, их одержимость… Короче говоря, буддистка придерживалась картезианской версии фактов.

Во время нашей встречи она также ни словом не обмолвилась о «Невольниках». По самой простой причине – о существовании этой секты она ничего не знала. Так что гибель Казвьеля и Мораза осталась за пределами ее расследования. Еще две жертвы, обреченные на забвение на задворках кое-как закрытого дела.

Поскольку оставался вопрос: кто убил самого Морица Белтрейна?

У Маньян не было на него ответа. По крайней мере, официального. Состояние трупа, наполовину съеденного насекомыми, не позволило установить точные обстоятельства его смерти. Однако, как мне показалось, у Маньян было свое мнение о том, кто совершил это убийство… Но, насколько я понял, хотя это и не было высказано вслух, мне не стоило тревожиться по этому поводу. Один-единственный человек мог бы установить связь между мной и трупом: Жюли Делюз, ассистентка Белтрейна. Но, судя по всему, мадемуазель «Тик-так» ничего не сказала.

Существовала еще одна загадка.

Кто же убил Лору Субейра и обеих ее дочерей?

Но этой тайной Маньян не занималась – по крайней мере, в профессиональном плане. Само дело ее не касалось: расследование было в ведении парижского судебного следователя. С ним я связался еще во время своего пребывания в приюте Богоматери Благих дел. Я выяснил и сообщил ему координаты шофера, который 15 ноября около 20 часов отвез Манон в Сартуи. Таким образом, невиновность Манон Симонис была официально установлена.