Тайник - Элизабет Джордж

Она нашла Чайну в фойе, где та просматривала указатель. Услышав шаги Деборы, она сказала:

— Тебе не обязательно оставаться. Ничего со мной не случится. Тебя, наверное, Саймон ждет.

— Я хочу остаться, — возразила Дебора. — Чайна, все будет в порядке.

— Все и так в порядке, — ответила та и зашагала через фойе, мимо деревянных дверей с прозрачными стеклянными вставками, на которых были написаны названия различных департаментов, скрывавшихся внутри.

Она поднялась по роскошной лестнице, вдоль которой на обшитой дубом стене золотыми буквами были выписаны фамилии старейших семейств острова, и этажом выше нашла то, что, по-видимому, искала — зал заседаний суда.

Зал явно был не тем местом, где Чайне следовало искать утешения, и то, что она вообще пришла сюда, подчеркивало их с братом несхожесть. Когда его ни в чем не повинная единокровная сестра сидела в тюрьме, кипучая натура Чероки проявлялась в действии — у него всегда был наготове очередной план, который он стремился воплотить в жизнь. Дебора подумала, что авантюризм Чероки, так часто приводивший в отчаяние его сестру, имел свои преимущества, одним из которых было неумение поддаваться унынию.

— Не стоило тебе сюда сейчас приходить, — сказала Дебора Чайне, когда та уселась на стул в конце зала, как можно дальше от судейского кресла.

Чайна, точно не слыша ее, заговорила:

— Холберри рассказывал мне, как тут у них проходят заседания суда. Когда я думала, что окажусь на скамье подсудимых, мне захотелось знать, как все будет, вот я и попросила его рассказать.

Она смотрела прямо перед собой, точно воочию видела то, что описывала.

— И вот какая штука: присяжных у них нет. В отличие от нас. Я имею в виду, от Америки. Людей не сажают на скамью присяжных и не задают им разные вопросы, чтобы убедиться, что никто из них не принял заранее решения послать подсудимого на электрический стул. Здесь все присяжные профессионалы. Работа у них такая. Но я не понимаю, как они могут быть всегда беспристрастными. Разве никто не может поговорить с ними заранее, повлиять на них? Или они могут прочитать о деле в газетах. Даже провести собственное расследование, если на то пошло. Но здесь все не так, как дома.

— Да, это пугает, — согласилась Дебора.

— Дома я бы знала, что делать, потому что там я знаю, как все работает. Мы бы нашли кого-нибудь, кто знает, как найти присяжных и отобрать лучших из них. Мы бы дали интервью в газеты. Поговорили бы с телерепортерами или еще с кем-нибудь. Мы повлияли бы на общественное мнение, так что, если бы дело дошло до суда…

— До которого дело не дойдет, — встряла Дебора решительно. — Не дойдет. Ты мне веришь?

— …то мы, по крайней мере, знали бы, что люди думают по этому поводу и как они настроены. Он ведь не один. У него есть я. Ты. Саймон. Вместе мы могли бы что-нибудь сделать. Правда? Если бы все было как дома…

Дома, подумала Дебора. Она знала, что ее подруга права. Будь она дома, ее испытания не были бы так мучительны, ведь там знакомые люди, знакомые предметы, и, что важнее всего, сама процедура и то, к чему она вела, тоже было знакомо.

Дебора понимала, что не может предложить подруге чувство уверенности, которое приходит со знанием, ведь здесь все вокруг говорило о неизвестном и потому пугающем будущем. Все, что она могла, — лишь сделать окружающую обстановку чуть менее враждебной и уж тогда попытаться утешить женщину, которая в свое время послужила таким утешением ей.

И в тишине, последовавшей за репликой Чайны, она шепнула:

— Эй, подруга…

Чайна посмотрела на нее.

Дебора улыбнулась и сказала то, что могла бы сказать сама Чайна и наверняка сказал бы ее брат:

— Ну и депресняк здесь. Давай-ка валить отсюда по-тихому.

Несмотря на свое настроение, подруга Деборы улыбнулась ее словам.

— Ага. Точно. Валим.

Когда Дебора встала и протянула Чайне руку, та взяла ее. И не отпускала до тех пор, пока они, выйдя из зала суда и спустившись по лестнице, не оказались на улице.

Второй за день разговор с Линли поверг Сент-Джеймса в задумчивость. Как сообщил ему суперинтендант Нью-Скотленд-Ярда, получить информацию у фирмы «Валера и сын» оказалось совсем не трудно. Тот, кто ответил на его звонок за океаном, явно не знал всей подоплеки дела. Он не только радостно завопил: «Эй! Отец! Звонят из Скотленд-Ярда! Представляешь?» — когда Линли назвал себя, предварительно убедившись, что позвонил в Джексон-Хайтс, Нью-Йорк, но и весьма кстати оказался чрезвычайно разговорчивым, когда его спросили, чем, собственно, занимается компания «Валера и сын».

С акцентом, достойным «Крестного отца», его собеседник — Чиз Валера, так он представился, — сообщил Линли, что «Валера и сын» обналичивают чеки, дают взаймы и рассылают денежные переводы по всему свету. А что? Хотите послать сюда чуток деньжат? Сделаем. Переведем ваши деньги в доллары. Что у вас там, в Шотландии, ходит-то? Франки? Кроны? Или перешли на евро? Мы все принимаем. Не бесплатно, конечно.

Беспредельно болтливый и, очевидно, столь же бестолковый да еще и доверчивый Валера-сын объяснил, что он и его отец пересылают деньги партиями по девять тысяч девятьсот девяносто девять долларов.

— Девяносто девять центов накиньте, если хотите, — хохотнул он, — но, по мне, это называется искушать судьбу.

Так делается специально для придирчивых индивидов, которые не желают, чтобы в один прекрасный день в их дверь постучали федералы, — а это, несомненно, случится, если когда-нибудь «Валера и сын» задекларируют телеграфные переводы на сумму от десяти тысяч долларов и больше, как того требует «дядюшка Сэмюель и его вашингтонские прихвостни». Так что если кто-нибудь в Шотландии очень хочет послать кому-нибудь в США что-нибудь в районе десяти тысяч баксов, то «Валера и сын» с радостью выступят посредниками в этой операции, не безвозмездно, разумеется. В США, где политики стоят на подхвате, лоббисты подают, выборы всегда на носу, а капиталисты спятили, ничего не бывает безвозмездно.

— А что происходит, если сумма перевода превышает девять тысяч девятьсот девяносто девять долларов и девяносто девять центов? — поинтересовался Линли.

— Ну, тогда «Валера и сын» обо всем докладывают федералам.

— И что делают те?

— Интересуются, когда есть чем. Например, если ваша фамилия Готти, то интерес возникает очень даже просто. А если вы недавно разбогатевший Джо Шмо, то чуть помедленнее.

— Было очень интересно, — сказал Линли Сент-Джеймсу в конце своего доклада. — Мистер Валера готов был продолжать до бесконечности, так его восхитил звонок аж из самого Скотленд-Ярда.

Сент-Джеймс усмехнулся.

— Но он все-таки заткнулся?

— По всей видимости, на сцену вышел мистер Валера-отец. В трубке раздался какой-то шум, похожий на выражение неудовольствия, а потом короткие гудки.