Мусоргский - Сергей Федякин

Начало 1881-го композитор встречает над нотными листами: готовит партитуру «Думки Параси». Но и это — дань современности. А в сумеречном январском воздухе уже различимы шаги судьбы.

Двадцатого Мусоргский аккомпанирует на вечере в петербургском собрании художников. На следующий день в Москве умирает Алексей Феофилактович Писемский. Вспоминал ли Модест Петрович свои встречи с ним, хотя бы в том же «Малом Ярославце»? Быть может, слышал в своем воображении, словно бы сызнова, его ладную, живую речь, полную «простецких» слов и забавных оборотов. Через неделю, в Петербурге, скончается Федор Михайлович Достоевский. Газеты взорвутся скорбными некрологами. На проводы стянется чуть ли не весь Петербург. Процессия двинется от дома писателя в Кузнечном переулке, по Владимирскому и Невскому проспектам. К двум часам траурное шествие, утопавшее в цветах и венках, достигнет Александро-Невской лавры. В этот день выйдет последний выпуск «Дневника писателя» Достоевского с его знаменитой пушкинской речью, — его покойный подготовил к печати за несколько дней до смерти. 1 февраля Федор Михайлович найдет свой последний приют на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Мрачные дни стали предвестием многих перемен. 4 февраля на литературном вечере в память писателя Мусоргский выйдет на сцену. Сядет за рояль. Из-под его пальцев зазвучат погребальные звоны. Звуки, дрожа, разносились по залу, исчезали в воздухе. Публика внимала еще одной потрясающей импровизации, которой не услышит более никто. Внимал этой фортепианно-колокольной музыке и портрет Достоевского в траурной рамке. И за этим погребальным звоном ощутимо дыхание собственной судьбы.

Он еще будет выступать в концертах. Еще его музыка успеет прозвучать то в одном зале, то в другом. Случайные посетители «Малого Ярославца» однажды увидят композитора. Мусоргский находился в самом плачевном состоянии.

Он погибал. Ему некуда было деться, некуда пойти. 11 февраля Модест Петрович заявится к Леоновой, смятенный, потерянный. И снова сырой петербургский туман застилает его биографию. Сразу ли Дарья Михайловна приютит бездомного музыканта? Или это случится чуть позже?

Вечером они — на вечере у генерала Соханского, отца их курсистки. Мусоргский аккомпанировал, как всегда, с блеском.

Когда дочь хозяина кончит петь, когда начнутся танцы, с Модестом Петровичем случится первый удар.

Скоро он оправится. Они уедут вместе с Леоновой. У дверей ее квартиры он в тягостной тревоге: боится оставаться один. Добрая Дарья Михайловна впустила к себе Модеста Петровича. Всю ночь продремал сидя, — боялся лечь.

Утром выйдет к чаю в бодром расположении духа. На вопрос Дарьи Михайловны ответит: «Чувствую себя хорошо». И вдруг — странно повернется и рухнет.

Казалось, он задыхается. К нему бросились, помогли. Послали за доктором. До вечера перенесет еще два припадка. Дарья Михайловна спешно созывает друзей Модеста Петровича.

Давние знакомые лица. «Бах» и Тертий Иванович убеждают: нужно ложиться в больницу. За ним нужен постоянный уход, у Дарьи Михайловны это сделать труднее. Мусоргский боится оставлять гостеприимный кров. Потом все-таки поддается.

Тринадцатого февраля Модеста Петровича перевезли в Николаевский военный госпиталь. Доктор Бертенсон, — дабы получить разрешение, — выдал композитора за своего денщика. Стасов успел переговорить с врачами. Ответ ждал безрадостный: быть может — год, быть может — не протянет и часу. Наступили тягостные дни.

Палата огромная. Он лежит один, справа от двери. Кругом — множество пустых кроватей. Они пугают воображение. Иногда он впадает в беспамятство. Потом снова приходит в себя. Вот пришли Бородин с Гридниным. Вот появился Римский-Корсаков. Учеников и учениц к нему не пускали, чтобы не беспокоить.

«Вообще, кажется, это человек конченый, — черкнет Стасов Балакиреву, — но все-таки постараемся сделать для него что можно, хотя бы для последних только дней, а не для спасения его».

Милий Алексеевич собирался с Тертием Филипповым в Москву. В ответ Стасову пишет: «Возможно, мы, вернувшись, не найдем уже Мусоргского, который, может быть, будет уже в могиле, а потому поскорее сообщите мне, где он окончательно устроен, в Николаевском сухопутном госпитале у Смольного или в клинике Боткина…»

Деловитые письма давних друзей. Они давно уже махнули на Мусорянина рукой. Христианин Балакирев убеждает Стасова, что угрюмая пустая палата — не самое страшное. «Это не беда, мне кажется, ему не бесполезно было бы знать даже о близости к смерти во многих отношениях». Милий беспокоится, что прислуга поддастся на уговоры Мусоргского и будет носить ему вино. Хвалит Леонову: «Должно быть, хорошее у нее сердце, если для нее возможно бескорыстно возиться с таким человеком, как Модест Петрович, и без всякой надежды на его улучшение».

Доброе сердце оказалось и у Мальвины Рафаиловны Кюи. Из летнего пальто Цезаря Антоновича она с прислугой соорудила для Мусорянина халат мягкого серого сукна с малиновой байковой подкладкой.

Поначалу Стасов пытался было хлопотать о другой больнице. Но вот, навестив с Римлянином Модеста Петровича, услышал:

— Мне здесь нравится! Сколько я лазаретов перевидал в Преображенском полку!

К нему возвращалась его юность, его детство, его прошлое. Он пытался что-то рассказывать друзьям. Они слушали. После — жаловались, что Мусорянин сыплет странными историями, что, кажется, он помешан. Доктора находили болезнь печени, ожирение сердца, воспаление спинного мозга. Подозревали и начало падучей.

Но к концу февраля он начал поправляться. Словно вспомнил о своих крестьянских предках, живших по сотне лет. Мусоргский оживал. Похоже, скоро мог бы уже и совсем встать на ноги. Друзей уверял, что никогда не чувствовал себя так хорошо, как нынче. Но за внешним облегчением — та же неумолимая поступь судьбы.

Первого марта император Александр II подпишет указ о привлечении земских и думских представителей к рассмотрению законопроектов. В этот же день он будет взорван народовольцами. Россия срывалась с привычных исторических путей. Страшное будущее империи зашевелилось в этом жутком году. Мусоргский это будущее встречал на больничной койке.

В начале марта его постоянно навещает Репин. Пишет портрет композитора. На столе — кипы газет, друзья то разговаривают, то вычитывают тревожные новости. Мусоргский бодр, он уже думает о будущем. Голубушке Людмиле Ивановне черкнет записочку, где будет уверять, что скоро совсем поправится и приедет ее навестить.

Появится и Филарет. Приедет издалека повидать больного брата. Они душевно поговорят. Кито оставит денег…

Мусоргскому настрого было воспрещено принимать спиртное. Но близился день рождения. Он уговорил сторожа, приплатил ему двадцать пять рублей. Коньяк привычно побежал по телу, разгорячив кровь…

На следующий день его разбил паралич. Но он еще надеялся. 13-го пришел проведать Арсений. Модест Петрович говорил о планах.

Паралич неумолимо распространялся по всему телу. Мусоргский с трудом дышал. Но в конец не верил. Хотя в тот же день А. С. Суворину в газету «Новое время» полетит записка: