Десятая жертва - Роберт Шекли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он заметил меня, подошел и сел за мой столик на тротуаре. Мы обменялись «ća va», мол, как жизнь. Я заказал чинзано, он попросил лимонад.
— Так ты снова приехал, — сказал Арне. — Хоб, ты считаешь, это разумно?
— Брось, — возразил я. — Та история случилась много лет назад. И не по моей вине.
— Впрочем, это не мое дело. — Арне пожал плечами, привычка, подхваченная им во Франции. — Что ты здесь делаешь?
— Пытаюсь найти парня, — ответил я. — Ты тоже его знаешь по тем временам на Ибице. Алекса Синклера.
— Да, он бывал здесь. Но я не видел его несколько недель, может, дольше.
— Ты знаешь кинорежиссера по имени Жерар Клови?
— Конечно. Люди говорят, он новый Феллини.
— Я слышал, что Алекс играет в одном из его фильмов.
Арне вскинул брови. Еще одна французская привычка, которую он приобрел здесь. Бусинки пота бежали по его белому лицу и скатывались на голубую бандану, узлом завязанную на шее.
— Да, — подтвердил он. — Алекс снимается у Клови. Возможно, «играет» — слишком сильное определение того, что надо Клови. Он любит создавать ситуации и без подготовки бросать туда людей. Иногда он дает определенное направление и ход действия одному-двум актерам. Но всем — никогда. И он не раскрывает, кто идет по заданному направлению, а кто, как предполагается, должен свободно импровизировать.
— Я никаких подробностей о нем не слышал, — признался я.
— Здесь, во Франции, он считается Эриком Сати[41]кинематографии.
— Это и правда так хорошо?
— Для Франции действительно очень хорошо.
— Симпатичный парень?
— По-своему. Саркастичный, непредсказуемый и любит сюрпризы. Вроде Феллини выходит на улицы с камерами и своей командой. Делает «Синема Веритэ».[42]Сюжет фальшивый, но лица реальные.
— Не знаешь, о чем это кино?
— Никто не знает, даже Клови. Он любит работать свободно. Не планируя, не продумывая, спонтанно. Для Клови самое большое очарование в экспромте. С самого начала он выступал против культа актера и против системы Станиславского. Фактически он полностью против создания актером образа, против любого идеала. Ему нужно кино ансамбля, коллаж из лиц, движений и последовательности сцен.
— Когда он начинает снимать?
— Наверно, через неделю. Ты хотел бы встретиться с ним? Приходи завтра на репетицию, я представлю тебя. Клови любит иностранцев.
Мы договорились о времени встречи в кафе «Непорочных». Я заплатил за выпивку и вернулся в отель.
Я заметил, что частные детективы в романах склонны к гораздо большей активности, чем их коллеги в реальной жизни. Полагаю, что в тот день я должен был бы провести еще несколько расследований. Но откровенно говоря, я устал и лег спать.
В тот вечер, когда я вышел из отеля, чтобы встретиться с Ракель, я увидел его снова. В этом просто не могло быть сомнений. Та же представительность, темно-синий костюм, ярко-красная гардения в петлице пиджака, круглое загорелое добродушное лицо. Тот же человек, что следил за мной в Снаффс-Лендинге, был теперь здесь, в Париже.
Парень остановился недалеко от входа в магазин и доставал сигару.
— Ну-ну, какой маленький мир, не правда ли? — спросил я его.
Он намеренно долго раскуривал сигару, потом окинул меня холодным взглядом.
— Мы прежде встречались? — спросил он на хорошем английском с выговором жителя Нью-Джерси.
— Скорей всего нет, — ответил я. — Но, уверен, вы меня знаете.
— Почему? — Он выглядел удивленным.
— Потому что вы следили за мной в Штатах и следите за мной здесь.
— Совпадение, — проговорил он, глядя прямо на меня и усмехаясь. Он словно сообщал мне всем своим видом: «Разумеется, я слежу за вами, и что вы собираетесь с этим делать?»
— Всего лишь облегчить вам работу, — ответил я на немой вопрос. — Меня зовут Хобарт Дракониан, и я остановился здесь недалеко, в отеле «Синь» на рю дю Синь. Вероятно, вы уже это знаете, но я решил подтвердить, что вы на правильном пути.
— Очень любезно с вашей стороны, мистер Дракониан. Я Тони Романья. — Он продолжал улыбаться.
— Чем вы занимаетесь, Тони? — спросил я.
— Я инвестор.
— Могу я узнать, инвестор чего и куда?
— Вы мне нравитесь, — засмеялся он. — По-моему, у нас с вами все будет в порядке. Но это неважно. У меня есть интересы в Лас-Вегасе, Майами и в Атлантик-Сити. Здесь, в Париже, я в небольшом отпуске. Кроме того, присматриваю за интересами друга.
— Какого друга? Почему вы следите за мной? Или это Ракель?
— Мне нравится ваш подход к делу, — заметил Тони. — Не устраиваете песен и плясок, мол, вы совсем не испугались. Сказать вам одну вещь? Я собираюсь дать вам маленький совет.
— Я готов, — живо откликнулся я, ввязываясь во что-то неизвестное.
— В этом городе лучший итальянский ресторан «Дольче Вита» на авеню де Терн. Скажите там, что вас прислал Тони Романья. Поняли?
Я кивнул, удивленный. Тони подмигнул, повернулся и, налетев на урну, чуть не потерял равновесие. Он оглянулся, еще раз кивнул мне, а потом зашагал по улице и скрылся из вида. Я посмотрел ему вслед и решил, что самое время выпить.
У Романьи я заметил одну смешную вещь. Принято считать, что толстяки намного шустрее, чем кажутся. Поэтому нас даже удивляет, когда они действительно неуклюжи. Народные приметы редко вводят в заблуждение. Вот и Романья, если и был неуклюж, то не в том смысле, что способен грохнуться вверх тормашками, чересчур сильно наклонившись в одну сторону. Нет, вы тотчас же обращали внимание, что в его неуклюжести не было ничего непродуманного, никаких нескладных движений. В его осторожной неловкости чувствовалось мастерство, умысел, внушающий опасение. Что-то жуткое можно было прочесть и в его глазах. Темные, сверкающие, зелено-желтые, невероятно внимательные. Нечеловеческие глаза существа, которое ничего не выпускает из рассмотрения. В каждом движении Романьи присутствовал точный расчет. И в его покачивающейся походке я ощутил мрачную ясность рассудка, что еще больше подтверждало мои опасения, потому что это была явная пародия. Все, вместе с маленьким подбородком и небольшим крепко сжатым ртом, придавало ему скорее зловещий, чем слабый вид. У Романьи была гладкая розовая внешность толстого человека, но под внешним слоем здоровья чувствовалась трупная бледность, словно он симулировал само здоровье.
Теперь я понимал, что Романья, вероятно, лучший мим, чем Арне. Он изображал гротескного мафиози из Нью-Джерси, чтобы под шутливым покровом спрятать свои истинные цели. Если только их он тоже не симулировал.