Лэшер - Энн Райс

— Я сумею использовать его в своих интересах, и с егопомощью семья наша обретет богатства, о каких ты даже не смел мечтать. Я создамклан столь могущественный, что ни революции, ни войны, ни перевороты не смогутлишить его власти. Я объединю всех наших родственников, поощряя браки внутриклана, и каждый, кому посчастливится носить наше имя, будет гордиться им. Семьянаша должна достигнуть небывалого расцвета, Джулиен. Я знаю, он понимает это.Он хочет этого. Он готов помогать мне. Между нами не существует противоречий.

— Вот как? — спросил я. — А он, случайно, несообщил тебе, чего он хочет от меня в ближайшее время? Да будет тебе известно,он требует, чтобы я совокупился с тобой. Мы должны произвести на свет новуюведьму.

Говоря это, я буквально трясся от ярости и мрачныхпредчувствий.

Но, услышав мои слова, Мэри-Бет улыбнулась удивительнонежной и невозмутимой улыбкой и сказала, ласково поглаживая меня по щеке:

— Думаю, дорогой, когда придет время, нам с тобой несоставит труда выполнить его просьбу.

Ночью мне приснились ведьмы, обитающие в горной долине. Явидел их шабаш. Видел все то, что хотел бы забыть, но что навсегда осталось вмоей памяти.

Из Эдинбурга мы отправились в Лондон. Там мы оставались досамых родов Мэри-Бет, которая в 1888 году произвела на свет очаровательнуюкрошку Белл. С самого начала мы знали, что на прелестное дитя не стоитвозлагать больших надежд, — ибо об этом предупредил нас Лэшер.

В Лондоне я приобрел толстую конторскую книгу в кожаномпереплете, с листами превосходного пергамента внутри и тщательно занес в неевсю информацию, которую мне удалось получить о Лэшере. Не преминул я доверитьбумаге и все известные мне сведения относительно нашей семьи. Дома я частенькопринимался за подобные записки, и множество тетрадей, неоконченных, навсегдазабытых, пылилось на моем столе. Но теперь я скрупулезно воспроизвел все, чтоподсказывала мне память.

Итак, я записал все, что знал о Ривербенде, Доннелейте, вовсех подробностях пересказал услышанные мною легенды и историю святого. Писал яс лихорадочной поспешностью. Мне казалось, призрак в любую минуту можетпопытаться помешать мне.

Однако он не сделал ничего подобного.

Письма от старого профессора я получал едва ли не ежедневно.По большей части они содержали рассказы о святом Эшлере, покровителе изащитнике юных девушек, исполнителе их тайных желаний. Помимо этого мой ученыйкорреспондент повторял то, что мне было уже известно. Впрочем, он сообщил, чтов Доннелейте начались археологические раскопки, но работы ведутся медленно ипотребуют уйму времени. К тому же у меня имелись серьезные сомнения по поводутого, что во время этих раскопок отыщется что-либо, способное пролить свет назанимавшую меня тайну.

И все же ответные мои письма были полны оптимизма ивоодушевления, и, разумеется, я безоговорочно оплачивал неуклонно возрастающиерасходы, связанные с исследованием развалин Доннелейта и его собора.

Каждое письмо, полученное от профессора, я старательнокопировал в свою книгу.

Писательство так захватило меня, что я приобрел еще однутакую же книгу, дабы воспроизвести в ней историю собственной жизни. Эта книга,как и первая, отличалась превосходной бумагой и роскошным кожаным переплетом.Благодаря этому можно было надеяться, что записи мои переживут меня самого.

Лэшер не мешал мне корпеть над литературными трудами ипредпочитал проводить время в обществе Мэри-Бет. Что до последней, то онасохраняла бодрость и подвижность до самых родов и с увлечением осматриваладостопримечательности Лондона, посетила Кентербери и побывала возле Стонхенджа.Ее неизменно сопровождала компания молодых людей. Я полагаю, что по крайнеймере двое из них — профессора из Оксфорда — успели влюбиться в нее по самыеуши. Наконец пришел час, когда она отправилась в клинику, где без особыхмучений родила малютку Белл.

Никогда я не чувствовал себя столь отчужденным от Мэри-Бет,как в период, предшествовавший рождению девочки. Она обожала Лондон, обожалавсе, что было в нем и старинного, и новомодного, с одинаковым увлечениемпосещала и фабрики, и театры, увлекалась всеми последними изобретениями.Осмотрев Тауэр, она отправлялась в Музей восковых фигур, по которому в то времявсе буквально с ума сходили. На свою беременность она почти не обращалавнимания. Ее прекрасное стройное и крепкое тело неизменно приводило ввосхищение всех. Не случайно она, высокая и сильная, до беременности могла стакой легкостью выдавать себя за юношу. Тем не менее она всегда оставаласьженщиной — прекрасной женщиной, ожидавшей ребенка… Увы, малышке не суждено былостать ведьмой.

— Это мой ребенок, — повторяла она. — Толькомой. Он будет носить наше имя — Мэйфейр. А все прочее не имеет значения.

Итак, Мэри-Бет кружилась в вихре развлечений, а я, запершисьв своей комнате, погружался в прошлое, отчаянно пытаясь создать историю,способную вызвать интерес у будущего читателя. И по мере того как записки моистановились все более пространными, по мере того как я сознавал, что ужедоверил бумаге все, о чем знал сам, мною постепенно овладевало чувствобезнадежности и беспомощности.

Наконец Лэшер соизволил предстать передо мной.

Он держался в точности как в тот день, когда мы с нимотправились к руинам замка. Воплощенное дружелюбие. Я ощутил, как он коснулсямоего лба, ощутил его поцелуи. Но душу мою обуревала тоска. Меня мучила мысль,что, узнав все, что стремился узнать, я не продвинулся ни на шаг, новыеоткрытия ничуть не помогли мне. И теперь я не представлял, что еще могусделать. Мэри-Бет любила Лэшера, но понимала его природу и истинные цели неглубже, чем все те ведьмы, что имели с ним дело прежде.

Наконец я со всей возможной любезностью попросил егооставить меня, сказав, что будет намного лучше, если он сейчас отправится кМэри-Бет и присмотрит за ней. Против этого он не возражал.

Мэри-Бет, которой оставался всего лишь день до родов,находилась в больнице, окруженная заботой и вниманием персонала.

Я же в полном одиночестве отправился на прогулку по Лондону.

Внимание мое привлекла старинная церковь — возможно,ровесница храма в Доннелейте. Сам не знаю зачем, я вошел внутрь и, опустившисьна скамью, склонил голову на руки и погрузился в состояние, близкое кмолитвенному.

— Помоги мне, Господи, — мысленно произнеся. — За всю мою жизнь я ни разу не обращался к тебе. Я призывал тебя лишьв воспоминаниях, когда, облеченный в чужую плоть, стоял в соборе перед окном сизображением святого Эшлера. Тот, в чьем теле я пребывал, молился и научилмолитве меня. И сейчас я пытаюсь говорить с тобой, Господи. Прошу, дай ответ,укажи, что мне делать. Если я уничтожу это существо, не станет ли это концоммоей семьи?