Геносказка - Константин Соловьев

— Надеюсь, они тебя не разорят.

Варрава посерьезнел.

— Между прочим, он обошелся мне в трех слуг. Дрался, как осатаневшая тварь из адских бездн. Не чувствовал ни усталости, ни боли. У одного он голой рукой вырвал целиком легкие из груди. Никогда бы не подумал, что деревяшка может быть такой твердой… И такой злой. Второму вывинтил голову из плеч так запросто, словно это была перегоревшая лампочка. Третий всадил в чурбан пулю, но не смог даже пробить шкуры, а Бруттино в ответ воткнул ему мушкет в глотку. Кабы не принесли сети, попортил бы еще с десяток людей…

— Проведи эти потери как рабочие издержки, — посоветовал Гензель. — Кому, как не тебе, знать, что искусство требует жертв.

Господин Варрава кисло улыбнулся и невозмутимо отхлебнул вина из бокала. Бокалы Гензеля и Гретель так и остались стоять нетронутыми.

— Я не в убытке. В кошеле у этого полена нашли полсотни золотых монет — то, что он не успел потратить на геноведьм. И поскольку они в нашем договоре не фигурировали, я рассудил, что вправе взять их себе, как сторона наиболее потерпевшая. А парнишка-то ваш, между прочим, аскет. Иметь при себе такую прорву денег и жить хуже последнего мула. Снимал самую дешевую комнатушку, питался всякой дрянью, носил рванье… Удивительный скряга. Теперь-то ему деньги, понятно, ни к чему. Наши актеры работают не ради презренного металла, а ради любви публики! Они — люди искусства!

Гензель ощутил, как тело изнутри пронзило множество ледяных серебряных иголочек. Золотые монеты в кошеле Бруттино. Где деревянный мальчишка мог найти их? Возможно, дело было вовсе не в экономности. Он попросту не успел их потратить. А приобрел…

Быть может, именно в эту минуту, когда они любезно разговаривают с господином директором театра, чьи-то грязные пальцы откупоривают пробирку, готовую выплеснуть в окружающий мир смерть в ее самом отвратительном обличье…

— Что еще при нем было? — резко спросил он.

Господин директор театра удовлетворенно улыбнулся. Гензель не сразу понял, чему. Разумеется, старый паук сознательно испытывал его хладнокровие. Проверял на зуб. Нарочно ничего не сказал о второй половине уговора. Видимо, проверял, не заволнуется ли заказчик. И, как обычно, оказался хитрее всех тех, кто имел неосторожность заключать с ним договоры.

— Все в порядке, милый Гензель, старый Карраб чтит уговор. Все, что ты говорил, было при мальчишке. Пять пробирок и непонятный ключ. Извольте видеть.

Варрава протянул руку к неприметному сейфу и распахнул дверцу. Гензель уставился на его содержимое.

Среди потертых золотых и серебряных монет, мятых векселей и какого-то хлама лежали на тряпице пять узких стеклянных цилиндров с прозрачной жидкостью. И ключ. Удивительно, америциевый ключ не выглядел ни грозным, ни даже внушительным. Обычный ключ, может, чуть массивнее обычного и с более причудливой головкой. Его поверхность казалась бронзовой, неброской. Но из трех человек, находящихся в кабинете, лишь двое знали о том, какое богатство и какую власть заключает в себе этот неприметный ключ.

Гензель ощутил, как сами собой потеют ладони. Старый паук даже не представлял, что хранил в своей коробке. И того, что этот ключ стоит вдесятеро больше, чем его театр со всеми потрохами. Черт возьми, он стоит в миллион раз больше!

Гензель улыбнулся, испытав огромное облегчение. Ключ здесь. Все удалось. Пусть старый Варрава мнит себя хитрецом, пусть тешит свое самолюбие и занимается своими дурацкими куклами. В его большую лысую голову даже не закрадется подозрение насчет того, что именно он держал в руках. К счастью для всего Гунналанда.

— У тебя красивая улыбка, милый Гензель, — сказал господин Варрава, тоже демонстрируя свои потертые неровные зубы. — А ведь ты не из тех, кто улыбается без причины. Вот твоя часть уговора, бери. Я не хочу знать, что в этих пробирках, жизнь давно отучила меня совать нос в геномагию, это всегда оборачивается скверными последствиями. А вот ключ меня удивил. Откуда у бездомного деревянного мальчишки ключ, скажи на милость? Он ютился в съемной каморке, так что отпирал этот ключ?

Гензель не протянул руки к сейфу, хотя его отчаянно подмывало это сделать. Положить ключ с пробирками в карман, аккуратно завязав в платок, выйти из кабинета и больше никогда не оказываться поблизости от «Театра плачущих кукол». Но он решил не проявлять поспешности. У старого паука интуиция необычайно остра. Не исключено, что он уже что-то почуял. Например, странное напряжение, охватившее собеседника. В этом отношении старый Варрава и в самом деле был чувствительнее любого насекомого.

— Ключ — ерунда. — Гензель придал голосу небрежности. — Все дело в пробирках. Видишь ли, там весьма интересные, хоть и не особо ценные генозелья и…

— Прекурсоры, — вставила Гретель.

— Прекурсоры. — Гензель вслед за сестрой повторил скверно звучащее словечко с привкусом геномагии. — Имеют известную научную ценность, но нулевую рыночную. Тебя ведь это интересует?

— Я же старый торгаш, меня интересует только нажива. — Варрава оставался по-деловому спокоен, в его темных глазах мелькали насмешливые искорки. — И плевать я хотел на всякие склянки, уж простите, госпожа геноведьма. Не мое это дело, вот что. Даже интересоваться насчет них не буду. А вот ключ… Сам не знаю, отчего у меня из головы не идет этот ключ? С виду обычный кусок железа…

Варрава легко подхватил америциевый ключ своей массивной рукой и стал разглядывать, точно видел впервые в жизни. На его ладони тот выглядел еще более невзрачным, маленьким и потертым. Однако внимание Варравы к нему заставило Гензеля внутренне напрячься. Даже мелькнула мысль, холодком отдавшаяся в печенку: а нет ли у старого подлеца какого-нибудь сверхъестественного чутья?..

— Обычный ключ. — Гензель пожал плечами. — Или ты ключей никогда не видел?

— Видеть-то видел… Просто смутило меня, милый Гензель, что ты напрямую помянул ключ в нашем уговоре. Будто изначально знал, что при мальчишке будет ключ. И более того — проявлял касательно этого ключа беспокойство… Может, это и не такой уж бесполезный кусок железа, как мне кажется? А?

Пиявки на господине директоре висели почти недвижимо. Возможно, они были уже мертвы, насытившись ядом, который тек в венах господина директора театра вместо крови. Гензель с сожалением подумал о том, что яда там осталось еще слишком много. Не выпить всем пиявкам мистера Дэйрмана. Гензель ощутил легкий приступ дурноты. Запоздало вспомнил, что не ел уже более суток — с тех пор, как беспокойный шарманщик Арло взялся за дверной колокольчик. А может, всему виной кровь. Слишком много ее выплеснулось этим вечером. Возможно, ее количество было незначительным для акулы, но для человеческого желудка…

Как бы то ни было, Гензель испытал желание быстрее выбраться из кабинета Варравы, из этой затхлой подземной норы, где сам воздух, казалось, проникнут тлетворным ядом. Он незаметно покосился на Гретель — как она?.. Сестра выглядела не лучшим образом, тоже казалась опустошенной, еще более бледной, чем обычно. Это и понятно — даже лучшие геноведьмы уступают прочностью дереву, а она на ногах побольше него самого…