Золотое колечко на границе тьмы - Владислав Крапивин

В каком бы редакционном помещении ни работал Виталий — в обширной ли общей комнате, уставленной столами сотрудников, или в отдельном, похожем на клетушку кабинете, его всегда окружали (осаждали!) посетители. Молодые авторы, жаждавшие увидеть свои опусы на страницах "Следопыта". Неугомонные «фэны» — деятели клубов любителей фантастики — громкоголосые, с «нездешним» блеском в глазах и с ворохом неотложных проблем космического характера. Гости из разных городов — от Владивостока до Бреста. Шумные, искренне уверенные, что Виталий Иванович Бугров рожден на свет исключительно для общения с ними. Это я пишу без осуждения. Все мы немного (а порой много) эгоисты.

И был вечный гомон вокруг него — тихого, улыбчивого, ни разу в жизни не повысившего голос, ни одному человеку не отказавшего во внимании…

А если вдруг никого не оказывалось вокруг, тут же длинной междугородной трелью взрывался бесцеремонный телефон…

И этот неистребимый табачный дым…

В первой половине восьмидесятых редакция "Уральского следопыта" находилась в самом центре Свердловска, в старом особняке, на задах монумента Владимиру Ильичу. А мы с Виталием оба жили на улице Белинского, недалеко друг от друга, но от редакции на весьма значительном удалении. И постепенно сложился у нас обычай летних прогулок.

В конце рабочего дня я приходил к Виталию, «изымал» его из тесного круга «фэнов» или почти насильно отдирал от телефона, и мы шли домой. Пешком.

Так было несколько лет подряд. Даже когда я переехал ближе к центру, а редакция — наоборот…

Мы выходил к плотине на проспекте Ленина, шагали через Исторический сквер, пересекали улицу Малышева и у моста спускались к Исети.

Здесь был свой мир. Журчание воды, цветы высокого иван-чая и осота, переплетение полузаросших тропинок, кривые заборы, старые тополя, зеленые дворики, домишки и облупленные особняки начала прошлого века.

Мы брели то утонувшими в лебеде береговыми переулками, то над самой водой, где из травы торчали гранитные ступени — остатки канувших в прошлое зданий и набережных. А миллионный город оставался где-то за гранью беззаботной летней тишины.

Трещали крыльями стрекозы. Перекликались на отмелях мальчишки-рыболовы.

Мы поддерживали друг друга на крутых спусках и беседовали о том, о сем.

Только не о фантастике!

Еще в начале пути мы строго договаривались не касаться этой темы. Потому что сколько можно об одном и том же! Так и свихнуться недолго!

Теперь кажется, что во время наших прогулок всегда стоял август — славная пора, когда летнее тепло уже непрочно и особенно ласково, а в воздухе почти неподвижно висят летучие семена.

Тихое это солнце и журчание реки навевало на нас лирическое настроение. Видимо, и у меня, и у Виталия жила в душе ностальгия по рекам нашего детства. Конечно, Исеть — не судоходная Тура, рядом с которой я провел свои школьные годы. И тем более — не могучий Иртыш, на берегу которого вырос Виталий. Но все-таки река. Несмотря даже на ощутимый запах промышленных отходов и торчащие из воды автомобильные шины.

Итак, мы шли над Исетью и н е г о в о р и л и о фантастике.

Что, неужели нам не о чем больше побеседовать? Слава Богу, за тридцать лет нашей дружбы всяких тем для воспоминаний накопилось немало.

…Мы познакомились в бревенчатом доме на улице Циолковского, где хозяйка баба Катя сдавала комнаты студентам. Виталий поселился там раньше меня. Потом, с направлением из хозчасти, пришел и я — обалдевший от радости (ура, зачислили!) будущий первокурсник отделения журналистики.

В просторной комнате с незастеленными кроватями было пусто. За окном, на плоской крыше какого-то строения охотился за воробьями поджарый рыжий кот — совсем как мой, оставшийся дома, в Тюмени. Чтобы не затосковать по родному крову, я не стал смотреть на кота, опустил глаза. На подоконнике лежала потрепанная книга — "Защита 240". Я знал, что это фантастическая повесть, но не читал. И теперь начал листать…

… — Извините. Когда вы посмотрите, я должен буду взять эту книгу…

За открытым окном стоял молодой человек весьма интеллигентного вида. Худой. в широких парусиновых брюках и ярко-желтой соломенной шляпе с черной лентой. В ту пору у мужчин была повальная мода на такие шляпы.

Я со вздохом протянул "Защиту":

— Жаль. Давно хотел прочитать…

— Вам нравится фантастика?

— Ну, разумеется!..

Слово за слово, и оказалось, что мы почти земляки…

Нам обоим, покинувшим привычные родные места, как было не проникнуться земляческой симпатией друг к другу!

Но главное все же не это. Главное — то, что оба мы считали своим и близким вымышленный мир Жюля Верна и Уэллса, Беляева и Грина, Ефремова и Циолковского. (Был пятьдесят шестой год; Стругацких, Брэдбери, Толкиена и многих других славных имен тогда мы еще не знали).

… — Если вам… если тебе эта книжка интересна, я оставлю. Я до занятий собираюсь съездить домой и хотел прихватить ее с собой, чтобы занести в картотеку.

Уже тогда Виталий вел картотеку фантастических произведений. В ту пору это было не так сложно, как после: советская и переводная фантастика была не очень-то богата. Но все же где-то на втором курсе Виталий, я и наш друг Леня отметили тысячную карточку в этой Витиной библиографии. Хорошо отметили, с весельем и песнями собственного сочинения, которыми богат был наш "тройственный союз".

— Вить, а сейчас у тебя, небось, уже тысяч двадцать карточек-то?

— Где-то около… Ну и немудрено! Вон сколько новых имен! Не успеваешь читать. Только в этом году уже…

— Витя! Мы же договорились!

— Ох… Но ты же сам начал про картотеку.

— Я — про молодость… Слушай, а знаешь, как пахнет здесь трава? Как на аэродроме в Белоруссии, где мы видели генерала. Помнишь?

— А… Да! В Молодечно…

В начале шестидесятых мы с Виталием были в гостях у моего старшего брата — собкора минской газеты — и много колесили по дорогам Западной Белоруссии. Без особой цели, ради "познания окружающей действительности". И однажды решили полететь из Молодечно в Минск, к моему отцу.

Аэродром в Молодечно был патриархальный, с коровами в густой траве и дощатым диспетчерским домиком.

В тени этого домика, прямо в траве, прислонившись к стене, сидел генерал с околышем небесного цвета и такими же лампасами. Дожидался рейса и читал книжку. Нам показалось удивительно забавным, что генерал-майор авиации, которому полагается летать на грозных военных машинах, сидит тут и скромно ждет мирный аэрофлотовский "кукурузник".

Я сперва даже вознамерился снять эту сценку карманной кинокамерой. Но не решился. Вдруг этот генерал — засекреченный, как какой-нибудь военный объект. Доказывай потом, что ты не шпион…

Впрочем, едва ли генерал обратил бы внимание на аппарат. он был увлечен книгой.