Черный ферзь - Михаил Савеличев

– Потому, – показал Га-алка оскорбительный жест. – Перекур, господин ротмистр. И ни жратвы нам, и ни шнапса, – вдруг затянул он на уголовный манер – жутко, издевательски, с надрывом, после которого, случись какая мелочь, обычно хватают заточку и режут друг друга.

Ротмистр колебался. Судя по всему он прекрасно знал сволочную породу воспитуемых, и, к тому же, был осведомлен, что через каких-то сотен-двух шагов начнется передовая, и все эти подонки, все это отребье вползет на бронетехнике в мясорубку сражения, подхлестываемые излучателями, пуская слюни, крича от ярости и испражняясь под себя. Хлам. Расходный материал. И что еще хуже – воспитуемый тоже это знал.

К счастью для ротмистра Га-алка не склонен был препираться. Он даже миролюбиво пробурчал:

– Дай с человеком поговорить, начальник.

Ротмистр несколько очумело покрутил головой:

– С каким еще человеком, капрал?! Укурился, сволочь ты эдакая, умгекеркехертфлакш?!

– С господином, похоже, да, бронетехмастером, – Га-алка ткнул в сторону Свордена Ферца.

Выпученными глазами господин ротмистр уставился туда, куда указывал воспитуемый. Сворден Ферц чувствовал его взгляд – тяжелый, липкий, как глина в залитых дождем окопах. Казалось, что с каждым помаргиванием опухших, шелушащихся век он оставляет на всем, куда смотрит, безобразные следы глаз-говнодавов. Невольно хотелось стряхнуться, а еще лучше – сделать так, чтобы ротмистр тут же закатил зенки под лоб, попав в переворот снизу. Положение для удара не лучшее, конечно, но все ж предпочтительнее, чем стоять столбом, пока по тебе бесцеремонно топчутся взглядом отъявленного убийцы.

– Где? – прохрипел господин ротмистр. – Где ты видишь господина бронетехмастера, капрал? – пальцы судорожно сжали рукоятку пистолета.

– Сам укурился, мудила, – сообщил Свордену Ферцу Га-алка. – Ни хрена уже не видит.

Сворден Ферц благоразумно промолчал.

– Капрал, кап… – господин ротмистр, не отрывая взгляда от Свордена Ферца, поперхнулся, закашлял, стиснул рукой комбинезон на груди, тяжело, с сипением задышал. – Капрал, доложите обстановку…

– Так точно, господин ротмистр! – воспитуемый вытянулся по стойке смирно – подбородок вверх, грудь вперед, руки сжаты в кулаки и уперты в бедра, локти расставлены. Выучку кагорты не прокуришь. – Следуя во главе вверенной мне колонны бронетехники к месту развертывания бригады обнаружил по пути следования подозрительного человека, предположительно – вражеского агента. С целью проверки и, в случае подтверждения подозрений, ликвидации данного человека, принял решение остановить колонну и лично разобраться в происходящем. Проверка показала, что подозреваемый является господином бронетехмастером, ожидающим подхода своей части…

– Тут никого нет, капрал, кехертфлакш!!! – заорал господин ротмистр. – Тут только ты и я, умгекеркехертфлакш!!!

– Никак нет, господин ротмистр! – рявкнул капрал. – Здесь еще находятся вверенная мне колонна бронетехники, каменные валуны, мелкий гравий…

– И четыре муравья, – не заорал, а как-то прошипел, точно из него выпускали последний воздух, господин ротмистр.

– Четыре муравья? – вроде даже как-то растерялся Га-алка, но тут же взял себя в руки. – Вполне возможно, господин ротмистр! А еще – господин бронетех…

Господин ротмистр ударил, и Га-алка полетел на землю. Видя, что воспитуемый пытается подняться, господин ротмистр засеменил к нему и приложил по лицу ботинком. Что-то отчетливо хрустнуло. Га-алка застонал, попытался закрыться ладонями, но второй удар пришелся в промежность, отчего воспитуемый скрючился, словно полураздавленный червяк, раззявил рот, но из него не вырвалось ни единого звука, только кровавая пена потекла по подбородку, смешиваясь с юшкой.

Господин ротмистр присел над воспитуемым, ухватил его за шкирку рукой и ткнул пистолетом в сторону Свордена Ферца:

– Там, кехертфлакш, там? – прохрипел он в окровавленное лицо Га-алки. – Сейчас ты увидишь, умгекеркехертфлакш, увидишь… – господин ротмистр поперхнулся – в его горло вцепились пальцы воспитуемого.

Сворден Ферц ничего не мог с собой поделать. Так порой в кошмарном сне стоишь на ватных ногах и не можешь сдвинуться с места, какой бы жуткий ужас не надвигался на тебя из непроглядной тьмы. Он уже здесь, он уже рядом, ощущаешь его омерзительное дыхание и пристальный взгляд гнилых глаз, вот только тело куда-то исчезло, может оно даже убежало, оставив прикованную неподъемными гирями страха душу на съедение уже близкого безымянного, невыразимого. Все, чего боишься – большие и мелкие, странные и постыдные, известные и пока еще незнакомые страхи – всего лишь темные блестки на необъятной туше Самого Главного Ужаса.

Будущее существует. Река прошлого впадает в необъятное море Дирака, дабы в узкой полоске турбулентности минувшего и того, чему еще только предстоит наступить, породить настоящее – переплетение встречных и обратных потоков, течений, поднятой со дна океана мути, из которой и рождается жизнь.

Чем сильнее, полноводнее река прошлого, тем дальше она прокладывает себе дорогу в океан возможного и вероятного. Так спасенные после кораблекрушения, еще не видя берегов долгожданной земли, уже могут узнать о ее близости по вкусу пресной воды, которую черпают из океана.

Окаменелости и руины древности, наскальные рисунки и пергаменты, мумии и пирамиды, реликты и атавизмы, предания и мифы, большие и малые звезды вселенной Гуттенберга – вот из чего складывается могучий напор стихии прошлого, что обарывает инерцию еще не свершенного, отбрасывает будущее вспять, высвобождая место для настоящего.

Но и море Дирака не умиряет своих стихий, и те ветром и волнами пророчеств, предчувствий, снов, амнезии, благодушной самоуверенности, прогрессом вгрызаются в настоящее, запускают в него щупальца, отвоевывая плацдармы грядущего наступления.

Если разум – всего лишь жалкий планктон в узенькой нише между прошлым и будущим, то можно представить себе существ, которые обретут такое могущество, что освоят необъятные просторы океана Дирака, сделают будущее средой своего обитания, раз и навсегда позабыв о своем креветочном настоящем.

– Это уже было, – сказал самому себе Сворден Ферц.

Он даже не вздрогнул от выстрела, не шагнул вперед, не побежал к хрипящим в предсмертных муках людям, сцепившимся в последней схватке.

Пальцы воспитуемого все крепче сжимали горло господина ротмистра. С каждым выстрелом все крепче и крепче, словно с выплеском крови и плоти из тела Га-алка становился только сильнее.

Дурная, отравленная, безмозглая жизнь и сознание утекали из него, оставляя чистейшую ярость последнего долга, который во что бы то ни стало нужно уплатить.

Асфиксия все крепче стискивала рукоятку пистолета господина ротмистра, дергала за спусковой крючок, не обращая внимания на опустевшую обойму. Тело распухало, становилось рыхлым, точно его уже распирали трупные газы, а гниющая плоть кусками отваливалась от костей.