История Израиля. От истоков сионистского движения до интифады начала XXI века - Анита Шапира

на оккупированных территориях, вместо того чтобы проявить осторожность, так как они были гражданами государства, хоть и проводили насильственные демонстрации. Результатом стало дальнейшее отдаление двух национальных сообществ друг от друга.

В целом в 1990-х годах усилилась напряженность между израильтянами-старожилами и новыми иммигрантами, религиозными и нерелигиозными евреями, а также арабами и евреями. Массовая иммиграция вынесла на поверхность скрытую напряженность по поводу характера еврейско-израильской идентичности и в отношениях между еврейским большинством и арабским меньшинством. В те годы бушевала полемика между «новыми историками», которые подчеркивали несправедливость, нанесенную арабам в результате создания Государства Израиль, и историками, которые считали новую версию как односторонней, так и ошибочной, искажением истории. Эти дебаты сформировали своего рода культурное эхо вокруг мирного процесса, вновь подняв основные вопросы еврейско-арабских отношений и высветив новые противоречивые представления о еврейско-израильской идентичности.

В честь празднования Израилем своей пятидесятой годовщины в 1998 году по государственному телеканалу была показана серия документальных фильмов, посвященная этим 50 годам. Сериал Tekuma («Возрождение») был продолжением сериала 1981 года Amud ha’esh («Огненный столп»), охватывающего 50 лет между Первым сионистским конгрессом и провозглашением государства. Amud ha’esh выражал солидарность; в нем преподносился сионистский нарратив об истории создания государства. Напротив, Tekuma был снят с критическим уклоном, который стремился отразить не только основные позиции, но и взгляды оппозиционных движений в израильском обществе. Что касается арабо-израильского конфликта, в нем была предпринята попытка обратиться не только к еврейской версии истории государства, но и к арабской. Особенно противоречивым был фрагмент, посвященный ООП и террористическим организациям, по мнению некоторых слоев общества, слишком симпатизировавший арабской стороне. Еврейско-арабский конфликт сделался популярной темой в искусстве, театре, кино и на телевидении. Израильская культурная среда вынашивала тему несправедливости, причиненной Израилем арабам, с непрекращающимся самобичеванием, в духе «культуры вины и раскаяния», как назвал это поэт Хаим Гури.

После распада Восточного блока экскурсии по лагерям смерти и еврейским памятным местам в Польше стали частью учебной программы для старшеклассников. Поездки в Польшу были направлены на то, чтобы повысить осведомленность израильской молодежи о Холокосте, сблизить ее с американской еврейской молодежью, которая также участвовала в этих поездках, и способствовать формированию культуры памяти о еврейском прошлом. В рамках публичных дебатов о постсионистской идентичности обсуждались темы, которым следует учить молодежь во время поездок. Должны ли они быть специфичными для евреев в духе «весь мир против нас» или универсальными в духе «Человек ли это?» согласно книге Примо Леви? Должны ли поездки поощрять скрытые еврейские экзистенциальные страхи или укреплять либеральные тенденции против расизма и ненависти к другим, а также показать ценность прав человека?

Похоже, что поездки действительно смогли закрепить еврейскую идентичность молодых людей, сохранить память о Холокосте и сделать эту память осязаемой благодаря участию выживших в Холокосте, которые делились своим личным опытом в годы ужаса и превратили иностранные сцены из лагерей смерти во что-то, с чем студенты могли бы столкнуться лично. Холокост стал неотъемлемой частью еврейской идентичности в целом и израильской идентичности в частности, общей для всех израильтян, а также точкой соприкосновения с еврейской диаспорой. Было что-то символическое в том, что Хаим Тополь сыграл роль Салаха Шабати, популярного героя, выходца из исламских стран в 1950-х годах, а затем, с конца 1960-х годов, изобразил Тевье-молочника, представителя восточноевропейского еврейского местечка, которое погибло в Холокосте. Израиль поощрял создание сообщества памяти погибших евреев как своего рода неизраильское прошлое, которое служит общей эмоциональной основой для всех евреев мира.

Наряду с общеизраильской идентичностью существовало разделенное общество – или, возможно, конгломерат различных культурных сообществ, каждое из которых стремилось сохранить свою уникальность. Сила объединяющего этоса ослабла (хотя и не исчезла), и, когда на короткое время показалось, что мирный процесс сделает укрепление национальной идентичности менее необходимым, возникло сомнение, насколько прочной на самом деле была национальная солидарность. Рост благосостояния в результате экономического процветания и повышения уровня жизни заставлял отвернуться тех, кто не принимал участия в празднике потребительства. Вместо национальной солидарности и идентичности лозунгами стали глобализация и мультикультурализм. Однако вспышка интифады Аль-Акса вновь поставила израильское общество перед лицом экзистенциальных жизненных фактов в регионе, который находится в постоянном хаосе.

Принесет ли резкое пробуждение от надежд на мир и спокойствие, свойственные 90-м годам – как это представлено в песне Ротблита, – новое единение и большую социальную и культурную сплоченность? Приведет ли столкновение в октябре 2000 года между арабским меньшинством и еврейским большинством к расколу или к новому пониманию необходимости найти путь к сосуществованию? На эти вопросы даны лишь частичные ответы. По мере того как мы приближаемся ко второму десятилетию XXI века, мы, вероятно, можем ожидать всего – как перечисленного, так и совершенно обратного.

Предварительные итоги

Когда Герцль опубликовал Der Judenstaat («Еврейское государство»), многие критиковали его за то, что он связал судьбу еврейского народа с созданием собственного политического образования. Критики считали, что способность еврейского народа существовать тысячи лет без такового была его достоинством, которое стоит сохранять. Многие евреи считали современный национализм позорным пережитком ушедшей эпохи, реинкарнацией племенного партикуляризма, который создавал международную напряженность, усиливал разделение между нациями и противоречил неуклонному движению истории к универсалистскому будущему, где различия, проистекающие из религии, расы или национальности, будут искоренены, и в человечестве возобладает дух добрососедства. В таком мире евреи найдут свое место без отдельного государства. Герцль, однако, считал, что в эпоху национализма, когда каждая нация борется против других, чтобы обеспечить себе место под солнцем путем достижения политической независимости и поиска национальной идентичности – именно таким образом, чтобы еврей не оставался чуждым для нее, – евреям ничего не оставалось, как выйти на сцену национализма и попытаться найти себе роль на этой сцене.

С точки зрения нынешнего столетия история, кажется, больше склоняется к оправданию оценки Герцля, чем к мнению универсалистов. Бесспорно, тенденции глобализации, открытые границы, волны эмиграции, наводняющие мир, – все это ослабляет национальную идентичность, изменяет ее и создает наднациональные структуры, такие как Европейский союз, который стремился стереть вражду, вызвавшую две мировых войны, и создать всеевропейский альянс. Тем не менее транснациональные тенденции постоянно подвергаются нападкам со стороны партикуляристских сил, отказывающихся признавать глобализацию, а также экономическое и культурное единообразие. При каждом экономическом или политическом кризисе возникают силы, стремящиеся сохранить местную самобытность, уникальную культуру и историческую память об общем прошлом. Появляются отколовшиеся группы, претендующие на право на самоопределение, и уничтожают союзные образования, к которым принадлежали в прошлом. Югославия распалась на несколько государств, Чехословакия разделилась на два, на руинах советской империи появились национальные государства, в том числе