Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло - Питер Уотсон

Шотландец и марксист, в 1970 году эмигрировавший из Великобритании в США, а позже ставший католиком, Макинтайр излагает свои взгляды в серии книг по моральной философии: «После добродетели» (1981), уже нами упомянутой, «Справедливость – для кого? Разумность – какая из?» (1988), «Три соперничающие теории морали» (1990) и «Разумные и зависимые животные» (1999). Чтобы понять, как жить в мире без бога, он предлагает нам вернуться идеологически в Древнюю Грецию, к временам Аристотеля, в эпоху до появления великих монотеистических религий. Современная ситуация представляется ему достаточно тяжелой: в мире корпоративного либерализма нет согласия не только по вопросу о боге, но и в том, что считать разумными аргументами за или против бога. Индивидуалистическая этика, по которой живем мы сейчас, предполагает, что «можно думать что угодно, если это дает контроль над ситуацией» или приносит выгоду (еще один принцип постмодернизма – нет и быть не может на свете ничего важнее власти). Моральные принципы в наши дни выбирают на основе их эффективности. Мы живем, говорит Макинтайр, в мире «эмотивизма» – учения о том, что «все ценностные суждения, а конкретнее, все моральные суждения – не более чем выражения наших чувств, отношений и предпочтений».

Макинтайр полагает, что это неверно – ведь «на самом деле мы можем рационально описать наилучшую возможную для человека жизнь, а, следовательно, можем выносить и моральные суждения, не сводящиеся к чистой вкусовщине».

В современной жизни, говорит он, нам недостает понятия «практика»: как пример он приводит игру в шахматы. Во всякой практике мы достигаем «блага» двух родов. С одной стороны, это внешнее «благо»: в шахматах – деньги, слава и влияние для того, кто научится играть лучше других и станет чемпионом. Но есть и внутреннее «благо», которое мы получаем просто благодаря участию в игре. Это упражнение в добродетелях – добродетели честности (не жульничать), мужества (не сдаваться и продолжать борьбу даже в тяжелой ситуации), благородства по отношению к тем, кто играет лучше тебя, и великодушия к тем, кто играет хуже. Кроме того, играя в шахматы, мы учимся прислушиваться к чужим суждениям о себе: невозможно сделаться гроссмейстером, если тебя таковым не признают другие.

Обществу, говорит Макинтайр, для того чтобы быть обществом и предлагать наилучший выбор наибольшему числу людей, также необходимо практиковаться в определенных добродетелях – честности, мужестве, справедливости, как в примере, приведенном выше. Хорошее общество должно состоять из людей, знающих друг друга, а также постоянно практикующих и оттачивающих свои добродетели. Проблема либеральных демократий, говорит он, в том, что в сущности это замаскированные олигархии, в которых корпоративный либерализм (или, попросту, капитализм) черпает свою силу во фрагментации: как правило, у индивидов в таком обществе нет возможности вместе отстаивать общее благо – и, соответственно, нет возможности развивать добродетели. Либерализм, продолжает он, декларирует нейтралитет в вопросах добра и зла, однако сам этот нейтралитет – уловка, призванная обеспечить господство корпоративного либерализма над средствами производства, в результате которого опыт добродетели в обществе сводится к минимуму. А ведь именно добродетель наполняет жизнь людей смыслом и счастьем! Даже традиция, когда-то представлявшая собой «форму» для добродетели, теперь стремительно выветривается.

Макинтайр, разумеется, понимал, что современный мир вовсе не похож – и не может быть похож – на Афины времен Аристотеля. Образцом для себя он видел святого Бенедикта – однако не в связи с религией, а потому, что Бенедикт создал небольшие общины (монастыри), в которых все друг друга знали, все друг от друга зависели и все могли свободно практиковаться в добродетели. Широкое распространение и многовековое существование бенедиктинских монастырей показывает, что в подходящих условиях такие общины могут процветать. Макинтайр полагал, что в современном мире питательной почвой для подобных небольших общин могли бы стать университеты.[837]

Другой тип идеального общества предлагает Джон Роулз, чья вполне секулярная модель нового типа общественной жизни привлекла большое внимание. Роберт Нозик, чью собственную работу мы тоже вскоре рассмотрим, говорит, что «Теория справедливости» (1971) Роулза стала самым значительным трудом по политической философии со времен Джона Стюарта Миллза. Роулз утверждает, что справедливое общество – к которому христианство почти за две тысячи лет так и не приблизилось – должно гарантировать наибольшее число прав и свобод наибольшему числу своих членов; а это означает, что нам жизненно важно знать, как понимать общественную справедливость и как применять ее принципы на практике. Споря с утилитарной традицией (полагающей, что действия правильны, когда они полезны), Роулз пытается заменить общественные договоры Локка, Руссо и Канта чем-то «более рациональным». Это приводит его к мнению, что справедливость лучше всего понимать как «честность»; однако всеобщее внимание к теории Роулза привлек именно способ достижения этой «честности». Для этого он предлагает «нулевую позицию» и «покров незнания».

«Нулевая позиция» означает, что индивиды, заключающие общественный договор – устанавливающие правила, по которым будут жить, – предполагаются существами разумными, но ничего не знающими о себе. Они не знают, богаты они или бедны, молоды или стары, здоровы или немощны; не знают, в каких богов верят – и верят ли вообще; не представляют, к какой расе принадлежат, насколько умны или глупы, одарены или бездарны в прочих отношениях. В «нулевой позиции» никто не знает собственного места в обществе, и потому жизненные принципы эти люди выбирают из-под «покрова незнания». Роулз считает, что, какие бы общественные институты ни были установлены таким образом, те, кто их выбрал, могут сказать друг другу, что «сотрудничают на тех условиях, которые выбрали бы, будь они свободны, равны друг другу и связаны справедливыми отношениями».[838]

Роулза критиковали и за то, что «нулевая позиция» – идеал, в реальной жизни невозможный, и за то, что его схема не учитывает: человек, обладающий, например, интеллектом выше среднего, этим фактом никого и ничем не ущемляет. Система Роулза, говорили его критики, чересчур все упрощает.

Совсем другой идеал предлагает немецкий философ Ганс-Георг Гадамер (1900–2002). По его мнению, цель и смысл жизни следует искать в искусстве, особенно в поэзии. Области искусства и философии для него более или менее совпадают. Его статья «Философия и поэзия» была опубликована в 1986 году.

Сын профессора-фармаколога, родившийся в Марбурге, Гадамер работал ассистентом на кафедре у Хайдеггера. «Всю жизнь меня не оставляло это проклятое чувство, что Хайдеггер заглядывает мне через плечо», – признавался он позже. За пределами своего преподавательского круга он не был известен, пока не опубликовал в 1960 году книгу «Истина и метод». В глазах многих эта книга сделала его одним из величайших мыслителей ХХ столетия.