Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз

В течение периода, назначенного для выполнения Rüstungsprogramm В, с октября 1940 г. по апрель 1941 г., годовой прирост выпуска оружия и военной техники составил 54 %, производство самолетов выросло на 40 %, а производство подводных лодок – более чем втрое[1353]. Этот значительный рост производства вооружений зачастую остается в тени одновременного сокращения выпуска боеприпасов, которые, как мы видели, были для Гитлера приоритетом номер один в первые девять месяцев войны. Это смещение акцентов представляло собой определяющую черту германской военной экономики с лета 1940 г. по весну 1942 г. И мы сможем лучше оценить его значение, если вспомним, что к июлю 1940 г. на боеприпасы приходилось не менее 36 % всего производства вооружений. К лету 1941 г. их доля составляла уже менее 20 %. Это неожиданное снижение приоритетности боеприпасов, несомненно, привело к определенному замешательству и убыткам, особенно в секторе тяжелого машиностроения, где производились артиллерийские снаряды. Уже в третий раз, после 1937 и 1939 г., немецкая промышленность, перенастроившись на массовый выпуск боеприпасов, неожиданно столкнулась с отменой заказа на них. Однако с учетом колоссальных объемов боеприпасов, накопленных к лету 1940 г., было бы абсурдом продолжать их производство теми же темпами, которых требовал Гитлер шестью месяцами ранее. К сентябрю 1940 г. немецкая армия накопила не менее 21,9 млн снарядов к 105-мм гаубицам, на каждый из которых шло более 30 кг стали и з кг драгоценной меди[1354]. Боеприпасов большинства других калибров хватало более чем на год активных боевых действий. Прекращение избыточного производства боеприпасов, неважно отразившееся на общей производственной статистике, тем не менее, несомненно, являлось первоочередной задачей в рамках рациональной производственной стратегии[1355].

С учетом наличия огромных объемов боеприпасов, накопленных к лету 1940 г., сталь можно было перенаправить из сферы производства собственно вооружений в другие отрасли, не снижая реальной ударной мощи германской армии. Со второго квартала 1940 г. по второй квартал 1941 г. нормы отпуска стали для армии были сокращены более чем на треть, в то время как ее ударная мощь возросла примерно на столько же[1356]. Сталь, которая не доставалась армии, не попадала в сферу гражданского потребления. Во второй половине 1940 г. снижение поставок стали для вермахта почти в точности соответствовало росту ее экспорта (см. Приложение, таблица A3). Таким образом, даже после начала войны требования платежного баланса по-прежнему конкурировали с производством вооружений в качестве одного из главных экономических приоритетов нацистского режима. Как мы видели, Германия в 1940 г. сделала все для того, чтобы накопить громадный торговый дефицит. Однако на протяжении 12 месяцев после октября 1940 г. германский экспорт вырос на 25 % по сравнению с тем дном, которого он достиг в первое военное лето. Этот поток товаров был принципиально важен для поддержания отношений Германии с ее союзниками, включая СССР, Венгрию и Румынию, а также с такими важными нейтральными странами, как Испания и Швеция. Более того, как мы видели, одним из главных сторонников сохранения экспорта в военное время было военно-экономическое управление вермахта – не потому, что оно желало оказать услугу «гражданской экономике», а потому что рассматривало продолжение торговли как одно из условий выживания Германии в затяжной войне.

Другой ключ к интерпретации немецкой военно-экономической стратегии в преддверии «Барбароссы» можно найти в сфере управления рабочей силой[1357]. Как и в случае стали, оно строилось таким образом, чтобы позволить армии выполнить ее производственную программу и в то же время высвободить ресурсы для других целей. Чего точно не произошло, так это какого-либо снижения общего уровня мобилизации. Сразу же после победы над Францией немецкой промышленности были обещаны «победные дивиденды» в виде крупного сокращения размеров действующей армии. Однако это решение было пересмотрено уже через несколько недель, после того, как Гитлер отдал приказ о подготовке к нападению на Советский Союз. Имея в июне 1940 г. численность в 5,767 млн человек и после этого ненадолго сократившись, осенью 1940 г. вермахт снова начал расти в размерах, к следующему лету достигнув общей численности в 7,3 млн человек. Входящие в подростковый возраст когорты населения давали примерно по 660 тыс. человек ежегодно. Но значительная часть этого роста объясняется дальнейшим расширением призывных категорий за счет людей, прежде освобожденных от призыва по причине их важности для военной экономики. По сравнению с маем 1940 г. рабочая сила Рейха в мае 1941 г. недосчиталась еще 1,4 млн трудящихся, призванных на военную службу. К лету 1941 г. немцы мужского пола в возрасте от 16 до 56 лет были разделены на три неравные группы: 7,388 млн находились в армии и еще 2,12 млн подростков в возрасте от 16 до 19 лет проходили военную подготовку; 3,6 млн мужчин всех возрастов были признаны негодными к военной службе, главным образом по медицинским показаниям; остальные (всего 5,51.6 млн человек) были освобождены от призыва по причине их незаменимости для военной экономики (Unab-kommlich)[1358]. К лету 1941 г. вермахт уже выгребал последние остатки людских ресурсов. По причине низкой рождаемости во время Первой мировой войны Германии приходилось посылать в бой буквально всю свою молодежь мужского пола[1359]. Из лиц в возрасте от 20 до 30 лет, физически пригодных для военной службы, 85 % летом 1941 г. уже находились в рядах вермахта. Только 640 тыс. человек из этой важнейшей возрастной группы были освобождены от призыва вследствие их значения для военной экономики. Те, кто не был призван в армию по экономическим причинам, в подавляющем большинстве имели возраст более 30 лет. Но именно эта группа женатых мужчин среднего возраста, составлявших костяк военной промышленности, стала бы главной мишенью любого будущего призыва[1360]. Операция «Барбаросса» была нацелена на блицкриг и в этом смысле. Все самые пригодные людские ресурсы были полностью задействованы в первом ударе, и в резерве почти ничего не оставалось.